Одинокие герои Виктора Авилова
В 1989 году я поступала на театроведческий в ГИТИС и на экзамене по специальности сочиняла работу, посвященную творчеству Виктора Авилова. Тема звучала примерно так: «Портрет актера, характеризующего наше время».
Не сомневаюсь, что не у меня одной в то лето героем письменной экзаменационной работы был Авилов. Не сомневаюсь, что еще немало абитуриентов тех лет, поступая в театральные вузы, увлеченно рассказывали о «Юго-Западе».
Из всех многочисленных студий эта, кажется, тогда была наиболее популярна. Может, потому, что выглядела в полной мере «студией», со всей романтикой молодого сообщества (впрочем, к тому времени «Юго-Запад» существовал уже более 10 лет) и со всем внутренним противопоставлением себя «обычным» театрам. Сам поход туда воспринимался как акция: сначала долго добираешься на край Москвы, потом, с трудом отхватив лишний билетик , прячешься от ветров, гуляющих среди новостроек, в тесный подвал, в черное подземелье, где среди шершавых, «грубого помола», стен играют спектакли, с минимумом декораций, где идеи своя таинственная жизнь. Где все необычно. И в первую очередь премьер. А то, что Виктор Авилов – первый артист «Юго-Запада», в доказательствах не нуждалось.
Конечно, Валерию Беляковичу с его экстремально-брутальной эстетикой нужен был именно такой ведущий артист. Артист, который одним своим видом приковывал внимание, производил впечатление. Когда в маленьком зале, где все сидели впритык друг к другу, спиною чувствуя чужие коленки, где свет и зрителя окутывала кромешная тьма, а потом на него, как правило, обрушивался шквал музыки и, когда после всего этого световой луч вдруг выхватывал из темноты гротескное, предельно выразительное лицо Авилова, это был эффект! Почти шок.
Это лицо тогда воспринималось почти самоигрально, самодостаточно. В нем одном уже была заключена смелость, свобода, современность режиссерского замысла.. Достаточно было лишь себе представить такого Гамлета, Мольера, Ланцелотта и, не видя спектакля, вообразить, как неожиданно должен прозвучать при подобном раскладе классический текст. Если еще совсем недавно факт исполнения Константином Райкиным роли Гамлета воспринимался некоторыми как эпатаж – будто бы роль принца Датского предназначена лишь для классических героев-любовников(!), то -что говорить о 80-х годах. Тогда Гамлет Авилова должен был смотреться вызывающе. В этом смысле Авилов стал не просто «визитной карточкой» одного лишь своего – хоть и очень модного в те годы – театра, но и своеобразным символом всей рисковой, лихорадочной, эмоциональной перестроечной поры. А его Гамлет, возможно, отражал свое время не меньше, чем Гамлет Высоцкого, и в подчеркнутой резкости, типе неврастении, дворовых повадках, безусловно, ему наследовал.
В актерской природе Авилова всегда чудилась некая двойственность. С одной стороны, он казался человеком окраины, пролетарских предместий, и легенда о «рабочей и учащейся молодежи», в конце 70-х объединившейся в театр-студию, отлично «ложилась» на его облик. Редкий рецензент, пишущий о его актерских работах, не упоминал о том, что Авилов когда-то водил грузовик. С другой, в нем всегда было нечто вневременное и внетипажное. Особого рода эстетизм. Открытый темперамент. Утонченная графичность. Чернота аскетичного подвала все эти годы служила идеальной средой, идеальным обрамлением для этого лица, для этой худощавой угловатой фигуры. Из этой тьмы выползали, выпрыгивали ирреальные персонажи Авилова, персонажи, которые могли вызывать разные чувства: нежность, жалость, смех, омерзение. Эта тьма породила инфернального генерала Варравина и мелкую трусливую гниду – лесника из чеховского рассказа «Беспокойный гость» (спектакль «Старые грехи»), фонтанирующего Кочкарева и тирана Калигулу. Эта же тьма выталкивала под резкий свет софитов его романтических героев – Гамлета, Мольера, Беранже.
При всей несколько утрированной, масочной манере игры «Юго-Запада» Авилов остается деликатным артистом. Деликатным и сочувствующим. Во многих его героях наравне с резкостью и темпераментом прячется растерянность, смущение, даже робость. Они не любят занимать много места, будто за что-то молча извиняются. В них есть то, что не выносится напоказ, остается за скобками, какая-то тайная жизнь души.
Больше всего я любила те роли Виктора Авилова, где смятенность души угадывалась особенно отчетливо. Истерзанного Мольера из «Кабалы святош» Булгакова. И еще Питера из «Случая в зоопарке» Олби, которого Авилов наделил рефлексией интеллигента, внутренне уверенного в том, что он не такой, как все, что его легко унизить. И потому так болезненно реагирующего на провокации Джерри.
А также двух шукшинских чудиков из «Штрихов к портрету»: Броньку Пупкова и графомана Князева, сочинителя трактата о переустройстве государства, - таких смешных и таких пронзительно одиноких.
Сегодня из этих ролей в репертуаре остался один Мольер. Но зато есть Воланд и Актер в «На дне», роли в «Сне в летнюю ночь» и «Старых грехах». Театр на Юго-Западе из тех трупп, которые во все времена имеют своих преданных зрителей. Попадая сегодня в зал, замечаешь, как сильно поменялась за эти годы публика, насколько она – по прежнему – с ними. Немногим театрам так везет.