В нынешнем театральном сезоне, когда многие московские театры отметят свои 60- , 70- и 75- летние юбилеи, Театру на Юго-Западе исполнится 20 лет. Ровно 15 лет назад в преддверии пятилетия тогда еще Театра-студии на Юго-Западе Валерий Романович Белякович, создатель, главный режиссер и актер этого театра, сказал мне, что срок жизни театра – 5 лет. Потом Театр на Юго-Западе расцветал, приобретал все большую популярность и к своему десятилетию уже откинул приставку «студия», стал полноправным столичным театром и о нем заговорили даже в театральных кругах, до этого упорно обходивших его молчанием.
После каждой новой премьеры, после каждого очередного успеха этого театра я вспоминала те слова Беляковича. И только теперь, посмотрев новую премьеру театра – спектакль по пьесе М. Горького «На дне», поставленный Беляковичем к двадцатилетию, я, наконец, поняла смысл его слов. Режиссер имел в виду тот срок, за который формируется театр. А затем он и в самом деле может умереть, если созданная им система не будет работать.
Действительно, система Театра на Юго-Западе сформировалась в первые пять лет его существования – и в эстетике, и в направлении, и во взаимоотношениях со зрителями. Возможно, эстетику театра во многом определило его помещение. Подвал овощного магазина – без окон, без дверей, темный, с маленькой сценой, где почти невозможны декорации, где нет ни занавеса, ни фойе – ничего того, что является непременной атрибутикой «нормального» театра. В отсутствие декораций актер, в сущности, ничем не защищен, ему не за что спрятаться. Очевидно, поэтому В. Белякович уделяет первостепенное внимание актерской пластике – прежде всего пластике движений. Недаром в первые годы работы театра так часто игрался спектакль «Встреча с песней», где под фонограмму современных шлягеров разыгрывались маленькие сценки. И когда в каждой из них включалась световая пушка, выхватывавшая из темноты движущиеся фигуры актеров, они напоминали застывшие скульптуры экспрессионистов. И в новом спектакле, в столь «разговорной» пьесе «На дне», режиссер нашел очень интересное пластическое решение: самые напряженные, драматические сцены заканчиваются почти балетными интермедиями, где нары, единственная выстроенная на сцене декорация, превращаются в своеобразный балетный станок.
Итак, пластика – основа эстетики Театра на Юго-Западе. Однако отсюда не следует, что это эстетский театр, как, к примеру, театр Виктюка, ибо в Театре на Юго-Западе главное - его гуманистическая направленность. Здесь не искусство ради искусства, но обостренное внимание к проблемам жизни человека, его радостям и страданиям, утратам и обретениям, глубинам падения и возможности возрождения. Метод этого театра – реализм. И даже в спектаклях по пьесам Э. Ионеско (а их в репертуаре два – «Носороги» и «Король умирает») подчеркивается не экзистенциальность ситуации, а ее жизненность. И не ужас перед безысходностью охватывает зрителя после просмотра «Носорогов», а острая жалость к Беранже и надежда, что выстоит он и сохранит себя.
Потому, узнав, что к своему юбилею театр решил поставить немодного нынче Горького, и к тому же «На дне», измусоленное школьными программами нескольких поколений, я не удивилась. Это их материал. Я помню прекрасный, к сожалению, уже снятый из репертуара спектакль по пьесе В. Казанцева «Старый дом», где было показано наше советское дно: какая любовь, какая жалость к человеку, оказавшемуся на этом дне, пронизывала спектакль! Но то была мало кому известная пьеса, а тут – «На дне». И монолог Сатина, который мы все учили наизусть: «Человек! Это великолепно! Это звучит…гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека! Не жалеть…» И так далее. Какие переакцентировки сделает театр? И вот Сатин (В. Афанасьев) произносит эти слова. И никакой стыдливой скороговорки, никакого ёрничества. Да, звучит гордо, да, надо уважать. Как бы ни побила человека жизнь, куда бы ни швырнула его жестокая рука судьбы – надо уважать и помогать. Если не делом, то хотя бы словом, как это делает тысячу раз проклятый советским литературоведением Лука, казалось бы, навеки заклейменный словосочетанием «утешительная ложь». Лука в исполнении Сергея Беляковича не старец, а довольно крепкий пожилой мужик, изрядно побитый судьбой, типичный беглый каторжник. Последнее, кстати, прочитывается у Горького, только обычно как-то опускалось, прикрывалось елейностью. В нем нет привычной нам благостности, он, собственно, никому ничего не навязывает, ничего не проповедует и на вопрос Васьки Пепла, есть ли Бог, отвечает очень просто: «Коли веришь – есть; не веришь – нет…Во что веришь, то и есть». Сам-то он верит и к вере своей пришел через большие испытания. Потому и старается помочь падшим найти дорогу, которая уведет их со дна. А уж дальше дело каждого: сумеет – найдет, не сумеет – погибнет. Как Актер, как Васька Пепел.
Валерий Белякович поставил этот спектакль со своим старым составом. Почти все занятые в нем актеры играют здесь по 20 лет, с ними Белякович начинал создавать этот театр. Виктор Авилов исполняет роль Актера и сразу задает тональность всему спектаклю – с его краткого монолога (вопреки Горькому) начинается спектакль. Это как бы эпиграф к нему: высвечивается левый край сцены, и Авилов - Актер в элегантном светлом, хотя и явно старом, потертом пиджаке, с белым шарфом на голой груди читает известные строки Беранже: «Господа, если к правде святой мир дорогу найти не сумеет…» И с этого момента как будто зажигается волшебный фонарь, который озаряет своим призрачным светом эту жуткую реальность и высвечивает одного за другим персонажей, действующих в этой реальности. Васька Пепел, Клещ, Барон, Настя, Анна, Наташа, Бубнов – все они сбившиеся с пути, заблудшие души, а потому достойны и жалости, и уважения. Именно такими предстают они в исполнении А. Наумова, А. Ванина, В. Гришечкина, Г. Галкиной, И. Бочоришвили, Т. Кудряшовой, В. Борисова. В игре актеров нигде нет форсирования, заигрывания с публикой, навязывания «злобы дня». Рисунок каждой роли (это касается и неназванных здесь – просто всех не перечислишь) сдержан и строг. И в этом тоже особенность Театра на Юго-Западе. Он не амикошонствует с публикой. Почти не отделенная от зрительного зала, сцена его тем не менее всегда представляет собой другой, отдельный от него мир, и миры эти не соединены ничем, кроме незримых нитей, по которым со сцены в зал идет очень высокий энергетический заряд. Это было всегда, это есть и в новом, юбилейном спектакле Театра на Юго-Западе