Сама фраза о том, что «человек – это звучит гордо», никак режиссерски не акцентируется Валерием Беляковичем, поставившим «На дне» в Театре на Юго-Западе. Зато весь спектакль воплощает этот знаменитый горьковский афоризм как несомненную истину. «На дне» Горького интерпретировано В.Беляковичем наиболее органичным образом. Без натурализма бытовых мелочей. Без прозаических истерик. Без иллюстрирования каких-либо идеологических схем. Переживая спектакль, чувствуешь, что «На дне» - драма о человеке вообще, вне социальных различий. И о дне души, где переплелись самые сокровенные мечты и самые ужасные тревоги. Люди здесь не только испытывают противоречивые чувства, отчаяние и веру в себя, ярость и сострадание, но и стремятся во что бы то ни стало осмыслить бытие и предназначение человека. Мысль развивается неистово. Страсть становится неуправляемой. И действие буквально выносит героев на вселенский простор.
Установленные по диагонали ряды нар – обозначение не столько интерьера ночлежки, сколько вечной человеческой несвободы и страданий, заполняющих мироздание. Мерно и как бы в торжественном забытьи проходят вдоль этих рядов действующие лица. С незаурядной пластической экспрессией неумолимо вскидываются и опускаются руки дерущихся героев, отгороженных от нас железной конструкцией нар. Свинцово тяжело и бесшумно, в едином ритме, перекатываются через нары ночлежников тоже придают происходящему особую значимость. Люди находятся на границе жизни и смерти, безвозвратного падения и возрождения. Перед нами не просто босяки и неудачники, но великие личности.
Актер (В.Авилов) явно еще не так давно играл в «Гамлете» самого принца, а не могильщика. И теперь несет в себе гамлетовскую обреченность или старинное простодушие надежды на восстановление справедливости и гармонии. Надрывно и убедительно звучит его монолог-воспоминание о своем сценическом триумфе и аплодисментах – как речь о всеобщем единении, о победе героя, прошедшего через муки ада ради «правды святой». Такой Актер не сыграл, а проложил судьбу Гамлета. Лука (С.Белякович) поражает свойской бесшабашностью беглого каторжника, мощной статью воина. В его речах нет прекраснодушия блаженного. Утешение звучит как призыв к действию, к внутреннему сопротивлению жестокости мира. Он проповедует волю управлять своей жизнью, преодолевая злой рок, вступая в беспощадный поединок с судьбой. Вопрос не в том, верна ли его позиция, а в этом, есть ли у других людей подобный титанизм и пафос индивидуалиста.
Сатин (В.Афанасьев) менее всего похож на эффектного ритора. Он жаждет найти смысл и суть человеческого существа, как жаждут спасения. Это необходимо, чтобы не потерять себя, не раствориться в хаосе несправедливости. Герой затягивает песню о жгучей слезе не без снисходительного лукавства – реальные чувства здесь сродни раскаленной лаве. Васька Пепел (А.Наумов) заставляет Барона встать на колени и лаять. Барон (В.Гришечкин) взрывается пронзительным визгом отповеди обидчику, трогательно неумелым лаем, - и рыданиями на груди Васьки Пепла. Глумление и вражда переходят почти в экстаз раскаяния и прощения. Треугольник Васьки Пепла, Василисы (Н.Сивилькаева) и Натальи (Т.Кудряшова) решен как душераздирающая коллизия, которая выявляет силу саморазрушения противоречивых, мятущихся натур. Их будто неодолимо влечет к гибельной развязке, хотя так велики шансы уберечься от опасной ошибки, исправить свою жизнь. Но убит пронырливый и беспомощный Костылев (В.Черняк) – как когда-то подвернулся под руку Полоний. Потеряла рассудок Наталья – в какой-то мере повторяя участь Офелии. А умершая Анна (И.Бочоришвили) давно уже сидит на нарах как неотмщенный и не ведающий покоя призрак…Чем дальше разворачивается действие, тем отчетливее ощутимо его шекспировское начало. Доминирует ощущение «вывихнутого века», тотального неблагополучия. Когда и самые сильные, глубоко мыслящие теряют контроль над происходящим.
Нарастает воодушевление Сатина, которому наконец удается ухватить и выразить истину о человеке. И тут в белом круге света появляется Актер – чтобы сообщить о самоубийстве Актера, как бы провожая себя в иную ипостась, но не расставаясь с этим миром. Измученная душа срослась с земным пространством своих страданий и не просит иного пристанища. Как же совместить верную мысль и верное деяние? Как понять человеческое бытие, обозреть его бесконечный смысл? – и как при этом не упустить уникальные сиюминутные импульсы конкретного человека, как вернуть ему веру в бытие? Неотвратимые вопросы составляют финал спектакля. Герои вновь входят в ритм пружинистого и одновременно тяжелого перепляса. Задумчивые притопы подобны многоточию, трагическим паузам. Как будто герои провозглашают: дальше – молчание.