Александра Равенских • журнал "Театральный мир" №10, 2010 года • 10.2010

По ту сторону Гудзона

Главная / Пресса / Сезон 34

Театральный сезон закрыт. В Москве третью неделю стоит тридцатиградусная жара, и июля 2010 года. Вечер. Двери входа для зрителей Московского театра на Юго-Западе заперты. Но ровно в восемь одна из них, будто повинуясь чьему-то тайному знаку, тихо приоткроется, и в неё войдут несколько человек. Это «свои». На «Юго-Западе» - закрытый показ новой пьесы Петра Гладилина «Фотоаппараты».

Необычно тихий, строгий Валерий Белякович выйдет на свою сцену и, обведя собравшихся сосредоточенным и одновременно отрешённым взглядом, произнесёт: «То, что вы сейчас увидите, - это этюд спектакля. Просто, уходя в отпуск, актёры должны знать, что их ждёт...»
А потом начнётся трагикомическая фантасмагория в двух частях с антрактом - паузой для осмысления. Премьера нового сезона -это попытка театра проникнуть в невидимые человеку миры и иные измерения. Понятие «фантасмагория» произошло от греческого phantasma - «видение» и означает призрачные, фантастические картины и фигуры, получаемые, что интересно, при помощи различных оптических приспособлений. Другое значение тоже важно: фантасмагория - это нечто нереальное.
В знаменитом чёрном пространстве сцены «Юго-Запада» хаотич¬но разбросаны то ли огромные валуны, то ли какие-то доисторические существа под серо-коричневыми панцирями, похожие на древних крабов или черепах. Вот они чуть шевелятся, дышат, оживают, движутся. Становится почему-то не по себе. Слышится странный, тягучий, словно внутриутробный, гул не то земного чрева, не то некой иной неведомой стихии. Хаос в греческой философии означал вовсе не беспорядок, а беспредельное пространство, представляющее собой беспорядочную смесь материальных элементов мира, из которой произошло всё существующее.
Герои пьесы «Фотоаппараты» - ещё не родившиеся люди, зародыши (актёры Алексей Матошин и Олег Леушин) - и способные говорить сними на одном языке представители мира насекомых: бабочка-шоколадница, «шоко-бабочка», (Андрей Санников) и навозная муха Дункель (Денис Шалаев). Два маленьких актёрских трагикомических шедевра. «Люди нас не понимают» - таково признание живых существ из другого измерения.
Когда две беременные подруги засыпают, отдыхая на даче в Завидово, их пятинедельные зародыши, не желая отбывать свой срок в утробе, ибо «ничего там хорошего нет», сбегают из материнского чрева на волю, прихватив с собой два цифровых фотоаппарата. Беглецы считают себя мальчиком и девочкой, а называют друг друга по фамилиям матерей: Топорков и Говоркова - ведь имён пока нет. Они радостно фотографируют то, что производит на них впечатление, на чём останавливается их взгляд. У Иосифа Бродского есть строка: «Остановись, мгновенье! Ты не столь прекрасно, сколь ты неповторимо». А этим первозданным героям принадлежит философский вывод: «Наша жизнь не те мгновения, которые прошли, а те, которые запомнились». Фотография способна зафиксировать первоощущение восторга перед жизнью.
Насекомые в пьесе Гладилина - существа, которым дано ощущать скоротечность жизни и радоваться мгновению. Их монологи полны юмора и трогательных признаний. И как неожиданно для страстного «Юго-Запада» звучание сразу нескольких песен тончайшего лирика двадцато¬го века Булата Окуджавы! Их исполняют ещё не рождённые дети и хор насекомых. Как заклинание, как гимн единению душ звучат со сцены слова поэта:
Мы будем счастливы (благодаренье снимку!). Пусть жизнь короткая проносится и тает. На веки вечные мы все теперь в обнимку...
Это слияние голоса природы и поэзии - откровение спектакля! Трагический лейтмотив пьесы - всевластие судьбы, которая уготовила гибель одному из героев. Он узнаёт, что мать не хочет его рождения, финалом первого акта, как отчаянный порыв к свободе, станет побег зародышей в Америку. В надежде стать первыми фотографами мира, чьи снимки войдут в историю, под развивающимся американским флагом с голливудской улыбкой Топорков и Говорко¬ва застывают, как на моментальном фото, - саркастическая фреска Беляковича.
Сценография спектакля и художественное решение костюмов со¬ставляют единый образ. Современные мягкие кресла-мешки, принимающие любую форму, становятся и крыльями бабочки, и брюхом мухи, и живыми клетками человеческого организма, и даже фотоаппаратами, способными остановить мгновение. А ещё они создают образ некой нелёгкой ноши, которую несёшь на протяжении всего отмеренного жизнью пути и сбросить которую невозможно.
В пьесе есть прямая отсылка к древнегреческой мифологии: перевозчик душ умерших Харон превратится здесь в гудзоновского лодоч¬ника «Аарона» (его мать просто не выговаривала букву «X»), На лодке инфернального персонажа поплывёт в свой последний путь человеческий зародыш по фамилии Топорков. На сцене «Юго-Запада» эту лодку, как из пчелиных сот, из собственных телесных оболочек, тех самых кресел-мешков, слепят то ли его старые друзья насекомые, певцы жизни и свободы, то ли другие человеческие зародыши, заложники судьбы, то ли бессловесные слуги Того, кто способен устроить фотосессию самого последнего мига, когда жизнь встречается со смертью. Это фотография иного измерения, которого не дано видеть человеку при жизни и являющегося для нас великой тайной. Этот снимок нельзя разместить на би¬еннале рядом с другими, потому что он сделан «по ту сторону Гудзона». Увидевший его навсегда лишится возможности чувствовать, мыслить и познает высшую истину, что простому смертному не дано. Цена этому чудо-снимку - прерванная жизнь. Ради него тот, у кого не было, нет и никогда не будет имени, пойдёт на дьявольскую сделку.
Остановить прекрасное мгновение мечтал доктор Фауст. Человече¬ский зародыш идёт дальше знаменитого героя Гёте. Он словно торопит собственный уход, чтобы ощутить и «остановить» совсем иное мгновение: первый миг жизни после смерти. Таково фотооткровение ещё не рождённого человека.
Каждый спектакль неповторим. Он обращён к тем, кто сегодня пришёл в зрительный зал. На этот раз режиссёр и актёры обращаются даже не к нашему разуму или сердцу - театр пытается влиять «на подсознание современника». Никакой музыки в финале. Со сцены уходит свет. Словно всё человечество разом утратило слух и зрение. Сегодня театр наедине не со всеми, а с каждым из нас. И это оказалось подвластно «Юго-Западу»!

Александра Равенских • журнал "Театральный мир" №10, 2010 года • 10.2010