Наталья Шведова • газ. «Вечерняя Москва», 2 октября, среда, 1996 год • 02.10.1996

Призрак счастья

Главная / Пресса / Сезон 20

Сцена Театра на Юго-Западе, представлявшая и королевские покои, и театральное закулисье, и психическую больницу, и уголок нью-йоркского парка, ныне вводит зрителей в подвал – в ночлежку. К двадцатому сезону театра, реально существующему в подвале, Валерий Белякович поставил «На дне» Максима Горького.

Звучит глухая, торжественно-трагическая музыка, вбирающая в себя песню, рокот моря, колокольный гул. В черное пространство между нарами просачиваются лучи голубовато-белесого, замутненного дымом света. И люди в белом, словно привидения, замедленно движутся под музыку, то барахтаясь на нарах между светом и тьмой, то устремляясь навстречу лучам и как бы раскачивая невидимый колокол. На авансцене Актер (Виктор Авилов) срывающимся голосом читает те стихи, которые потом никак не может вспомнить, - стихи о «сне золотом», своего рода эпиграф к спектаклю.

Режиссер дает практически каждому персонажу возможность раскрыть свою судьбу перед зрителем: у большинства получается целостный монолог, персонаж выделен световым пятном. Так создаются живые портреты – запоминающиеся, символически обобщенные.

Лиричность и трагизм соединяются в характере Наташи (Тамара Кудряшова). Ее тянет к обездоленным, незаурядным, своеобразно честным обитателям ночлежки: хозяева лицемерны, мрачны и безжалостны (благообразный ханжа Костылев – Валерий Черняк, властная и привлекательная «злодейка» Василиса – Наталья Сивилькаева). Удалой молодец Васька Пепел (Александр Наумов) не скрывает, что он вор и «воров сын» и притом добр и весел. Персонаж Наумова – драматический нерв спектакля, но у Василисы здесь своя драма – любящей и отвергнутой женщины. Ее рыдания – тихий, отчаянный звериный вой. Сняв руку Василисы со своего плеча. Пепел прислоняет ее ладонь к черной неживой колонне – символичная деталь.

Судьбы наиболее доверчивых, чистых душой людей меняются с приходом Луки (Сергей Белякович). Это не старик-утешитель, этакий «мягонький колобок»: на вид он не стар, походка тверда, взгляд открыт и смел, голос звучен. Лука не поучает, а подсказывает, предлагает решения. И «потомственный вор» Васька Пепел пытается резко изменить свою судьбу и судьбу любимой Наташи. Начинает верить в счастье и Наташа.

Под музыку устремляются они к ослепительному свету – преобразившийся, по-детски радостный Василий и хрупкая, летящая Наташа с лучистыми глазами. Ночлежка с торжественным пением и крохотными огоньками становится похожей на церковь: почти молитвенный экстаз, возвышенность чувств и трудноосуществимая высота помыслов.

А в двух шагах беспутный Алешка (Михаил Докин) и «гулящая» Настя (Галина Галкина) упоенно заходятся в плясовой. Эта контрастная сцена словно символ России… «Сон золотой» разрушится, безумно закричит искалеченная Наташа, обвинив Пепла и Василису в сговоре, и Васька запоздало подхватит девушку на руки – волну света, гаснущую во мраке отчаяния.

Лирико-трагическое начало отличает и других «доверчивых», но слабых или сломленных. Короткий и выразительный монолог Анны (Ирина Бочоришвили) вобрал в себя всю судьбу терпеливой страдалицы, умирающей от побоев мужа-неудачника и полуголодной жизни. А все же хотелось бы пожить еще, если за гробом, наивно повторяет за Лукой Анна, мучения прекратятся. Анна умирает светло, словно уходит в «сон золотой».

Не так проста судьба Актера. В минуты «светлых промежутков» он все еще красив, легок, исполнен вдохновения – но забываются любимые строки, обнаруживается последняя грань богемы. И все же искорка таланта еще тлеет, и желание вернуться на сцену сильнее, чем тяга к водке. Актер верит в выздоровление – озаренное лицо в слезах, чуть искривленная улыбка…Но «сон» оборачивается кошмаром. На последней вспышке Искры Божией прочитаны скорбные стихи, не понятые окружающими; скомканной картонной фигуркой Актер проваливается за колонну – неповторимая пластика Авилова…

Прочие ночлежники тоже угнетены – каждый по-своему: и разжалованный Медведев (В. Коппалов), и ожесточившийся Клещ (А. Ванин), и трагикомический циник Бубнов (В. Борисов). Барон (Вячеслав Гришечкин) – жалкая, отчасти трагическая фигура; он не столько травит Настю, сколько сам затравлен и потерян «на дне». Следы аристократичности не могут скрыть утраты внутреннего достоинства. Агрессивные и бессмысленные перепалки с Настей показывают: наша жизнь уравняла «бывшую правду» с «красивой ложью». Настя в исполнении Галкиной вульгарна и глуповата, но искренна.

Сатин (Валерий Афанасьев), традиционно соотносимый с идейным средоточием пьесы, в спектакле В. Беляковича существует наравне с другими. Он становится заметнее в своих «хрестоматийных» речах о правде и человеческом достоинстве. Смещенные к финалу, эти монологи усиливают драматическую напряженность. Сатин в спектакле скорее умный шут, чем резонер-обличитель; он тоже надломлен, разъеден цинизмом и смятением. Сатин сам не уверен в своих правильных и красивых, но слишком уж отвлеченных сентенциях. Он философствует все жарче, а напротив него в голубоватом луче появляется Актер: он сообщает, что удавился на пустыре. Долгий ласково-укоризненный взгляд адресован Сатину словно с того света, прежде чем лицо Актера мертвенно застынет. Действие еще продолжается, но последний акцент уже поставлен.

«Для лучшего люди живут», - повторяет Сатин слова Луки. Метания «падших» людей побуждают зрителя к размышлениям: как добраться до этого «лучшего», не срываясь «на дно» и не улетая безоглядно за «мыслью безумца».

Наталья Шведова • газ. «Вечерняя Москва», 2 октября, среда, 1996 год • 02.10.1996