Валерий Белякович готов взять с места в карьер
Иногда результатом такого метода на свет божий извлекались практически гениальные идеи. Так было, когда в Маяковку назначили Миндаугаса Карбаускиса, сцену «Винзавода» отдали Кириллу Серебренникову, а в Театр им. Ленсовета назначили практически уже ставшего москвичом Юрия Бутусова, который так блестяще начинал в этом театре в компании однокашников – Хабенского, Трухина, Пореченкова. Но чаще движения эти выглядят судорожно и, как следствие, не особо этично. Так случилось и в Театре Станиславского, где уволили Александра Галибина (а до этого без объяснения причин устроили рокировку нескольким театральным директорам). Вручая ему приказ об увольнении в связи с истечением контрактного срока, замруководителя Департамента культуры Андрей Порватов, по словам самого Галибина, дал ему понять, что окончательное решение о продолжении работы Галибина еще не принято. Вечером того же дня Александр Галибин узнал, что на его место назначен Валерий Белякович. О том, как видит свое будущее создатель Театра на Юго-Западе в этой горячей театральной точке, Валерий Романович рассказал «Вечерней Москве».
– Валерий Романович, с вами заключили контракт на очень короткий срок – год.
– Ну да, формально назначили на год.
– Вы свои темпы знаете. Сколько можно успеть?
– На самом деле за год можно успеть довольно много – поставить спектакля три. И сразу все будет понятно.
– А сколько времени из этого срока вы отдадите под знакомство с труппой?
– Я еще должен свои грехи на «Юго-Западе» почистить. Поставить здесь спектакль летом, чтобы театр жил дальше. Да еще с вычетом отпуска.
– Вы уже встречались с труппой Театра им. Станиславского?
– Нет пока, ведь до 11-го работает Галибин.
– Но хотя бы знаете реакцию труппы на известие о том, что вы будете главным режиссером?
– Те, кто рад, сообщили мне об этом. Но об общей реакции не слышал. Люди ждут, их тоже можно понять. Революционные преобразования не то чтобы страшны, но что я за них буду говорить. Я пока хожу смотреть спектакли.
– И какое впечатление?
– Впечатление неоднозначное. Все непросто. Когда мало людей – в зале на 500 мест сидят 70 человек, – это просто беда. Зал должен быть набит битком, и еще очередь на входные должна стоять. Так я привык в своем театре, а вот так, при полупустом зале – я даже не знаю, как можно играть в таком положении, артистам можно только посочувствовать.
– Как вы думаете, причина кроется в художественных достоинствах этих спектаклей или, может быть, процесс неправильно организован?
– Я никогда не берусь критиковать чужие спектакли. Пусть будет много спектаклей – хороших и разных. Я говорю только о том, что мало зрителей. Наверное, есть какая-то причина, но зритель голосует ногами или кошельком. Все равно в Москве есть театральное радио, когда спрашивают, а ты посмотрел «Пер Гюнт»? Мы все почему-то знаем, что нужно идти на Мэтью Боурна и смотреть «Золушку». Но мы не знаем, что обязательно надо идти смотреть Галибина.
– Есть другой коэффициент успеха – сколько зрителей ушло в антракте. Бывает, премьера престижная, а в антракте ползала в недоумении уходит.
– Да я сам ухожу в антракте – дел много. Я смотрю, как играют, как решены сцены и убегаю. Так что меня можно причислить к этим зайцам.
– Вы кого-нибудь возьмете с собой из Театра на Юго-Западе?
– Даже разговора такого не может быть! Театр мой должен жить и в следующем году встретить свое 35-летие во всеоружии, со всеми, кто там остался. А я буду работать здесь, и чем это все закончится, совершенно непонятно. А то скажут – ага, мало нас, что ли, еще чужие припрутся. Надо работать с теми, кто сейчас есть в этом театре.
– Как ваша родная труппа к этому отнеслась?
– С пониманием отнеслась. Олег Леушин остался за главного. Мой ученик. Я все равно их не брошу, там вся моя жизнь. Но на «Юго-Западе» я уже не работаю, только ставлю.
– А что именно?
– А что последнее в голову придет, то и буду. Может быть, Коляду – «Баба Шанель» (у нас нет этого автора), может быть, Курочкина «Класс Бенто Бончева». Может быть, «Мольера» Булгакова. А может, по аналогии с «Аккордеонами», сделаю нечто подобное с гитарами. Такие вещи у нас решаются в последний момент.
– А какие-нибудь заготовленные названия лежат у вас для Театра Станиславского?
– Нет, потому что, несмотря на кажущуюся легкость, определить, что ставить с ними, довольно сложно. Вот когда я приду туда окончательно, похожу по сцене, понюхаю, поцелую, тогда пойму, что она стоит. У меня целая тетрадь названий того, что я хочу ставить. Но в этой ситуации не могу сказать. Не знаком с артистами – они для меня кот в мешке – а надо бы идти от артистов, а не от названия.
– Вас не смутило некрасивое увольнение Галибина, который, как это часто у нас бывает, узнал о своем увольнении из прессы?
– Он же не думал, что он там будет вечно. У него контракт кончается, а весь период его работы – сплошные письма и нервотрепка, неужели он предполагал, что так и будет тянуться?
– Нервотрепки пережили разные главрежи…
– Дай бог ему перенести это легко. Если я только почувствую такую же неприязнь к себе коллектива (что трудно представить, потому что я работал во многих театрах и царила только любовь) – ноги моей не будет на следующий день.
– А если просто найдется группа недовольных?
– Ну я же не идиот, посмотрю в процентном соотношении. Если какой-то маньяк на меня ополчится, так подобное у меня было. Во МХАТе встал один, дескать, вы такой-сякой, но его тут же уволили. Бывает, что люди не принимают меня, но это исключение, а я говорю об общей тенденции.
– Сколько вы теперь будете до работы добираться?
– О, это большая проблема. Просто ужас – приезжаю туда измочаленный. Я, может, сниму какую-нибудь хибару – но на свои, с театра тянуть не буду – а свою сдам или артистов пущу пожить. Или буду жить в театре, если будет тяжело жить, – в общем, придумаю.
– Наверняка на момент назначения у вас были какие-то зарубежные контракты.
– Были два японских – на постановку «Гамлета» и «На дне». Значит, я их подсокращу.