ЛИЧНОЕ ДЕЛО
ВАЛЕРИЙ РОМАНОВИЧ БЕЛЯКОВИЧ
актер и театральный режиссер.
Родился в 1950 году в Москве.
В 1973-м поступил на актерский факультет ГИТИСа, мастерская Гончарова. С 1976 по 1980-й - студент режиссерского факультета ГИТИСа, мастерская Равенских. С 1977-го - главный режиссер созданного им Театра-студии на Юго-Западе. Народный артист России, лауреат Премии советских профсоюзов, лауреат Премии мира, лауреат Премии журнала "Театральная жизнь".
В моей юности "Юго-Запад" был московской легендой, мифом столичной молодежи. Я никогда не мечтала стать актрисой, знала - буду! С того самого момента, как себя помню. И до того момента, как друг семьи сказал мне, что мой папа - простой инженер, а мама - учительница, что мне ничего не добиться в том мире без поддержки. И я не пошла в артистки. Вот так испугалась - и не пошла. А он, Белякович, пошел. У него папа - слесарь, а мама - уборщица. Мир, в который он так стремился, отторгал его, и тогда он создал свой, своими собственными руками. Гордая и осанистая возлюбленная кокетничала с ним, но не давалась. И тогда он перекинул ее через коня - и был таков. Кто ж такого осудит? За что, спрашиваете, судить? А вот за что.
ИСПОВЕДЬ РЕЖИССЕРА-"РЕЦИДИВИСТА"
- Так выходит, что вся история этого театра - это цепь пе-ре-ступлений, - начал рассказ о своем "преступном" прошлом Белякович. - Звание артиста я опозорил еще в лагере... В пионэрском. Начальник лагеря меня застукал на дереве - яблоки воровал. "Эх ты, артист, - сокрушался он, - а воруешь". Я тогда звание это впервые получил, сразу же и скомпрометировал. Артистом меня назвали потому, что я всегда любил кривляться, пародировать кого-то. Ну, там кавээны всякие пионэрские - любил, знаете ли выступать на людях...
Последнее слово Белякович произнес с ударением на втором слоге. Потому что он прежде всего - лицедей. Так важно видеть его глаза, жесты, мимику - язык тела. Он не просто слова говорит, а проживает их заново и вас погружает во все это, то есть в детство, в котором, видно, говорили именно так. Такая форма выражения сопричастности своему прошлому, которое он любит. Словом, мне жаль, что в этом театре одного актера я - единственный зритель. Потому что я уже в Вострякове конца шестидесятых. На балконе дома - Валера играет на аккордеоне, а мать рядом поет для соседей. Те восхищенно и с завистью шепчутся: "Ох, и повезло Клавке с сыном!" Главный режиссер Малого театра "сумасшедше великий" Борис Иванович Равенских в разговоре с матерью Беляковича сформулировал это иначе: "В хорошую ночь вы его запланировали". Да, был свой Державин в жизни Беляковича, который и заметил, и благословил, и взял на свой курс в ГИТИСе, но в том же году он умер. Но это все было позже. А пока театр вместе со студией во Дворце пионеров вошел в его молодую жизнь и перевернул ее всю. Но театральная жизнь, как знающая себе цену дама, не сразу ответила взаимностью, нужны были ухаживания, подвиги, жертвы. На вступительных экзаменах во все театральные вузы "влюбленный" провалился. Потому и лепил в ПТУ скелетиков из припоя и рисовал себе гримом раны, полученные при автомобильной аварии (врал безбожно!), чтобы с занятий сбежать на спектакль. В армии читал журнал "Театр" на привалах и развлекал командование постановкой с солдатами Дюма. И снова поступал, и снова неудачно. Пошел в пединститут учиться, уступив маминой мечте о высшем образовании для сына. Но ненадолго - через год аттестат оттуда выкрал, потому как по закону в двух вузах учиться нельзя, и пошел-таки на актера учиться. Но и это еще не было взаимностью. Гончаров, как-то рассердившись на занятиях, крикнул студентам: "Вон!" - и Белякович ушел совсем. "Все равно буду артистом!" - упрямо повторял он. И решил создать собственный театр со своими, "востряковскими бандитами".
- Это кого же вы таким словом?
- Да хоть Витек Авилов, брат мой Сергей Белякович - ну, все из нашего дома ребята. Это они потом звездами стали, а тогда были шпана, хулиганье, ну просто золотая рота. Приходили пьяные на репетиции с таким видом - мол, скажи спасибо, что пришли, козел!
САМ СЕБЕ ТЕАТР
Белякович уважаемый человеком был - поселковым депутатом - и ключи ему от клуба для репетиций легко давали. Потому и районным депутатом быть не отказался, и помещение под театр выпросил, беда, вот денег с депутатства по тем временам поиметь было невозможно.
- Здесь ничего не было вообще, и бюджета никакого не было. Что было делать? Собирательством я занимался, как сегодняшние бомжи, - все помойки мои были. Дворником работал на двух участках, летом сено косил - и все эти бабки тратил на театр. Не хватало. Вот тут-то и начался целый цикл преступлений. Потому как все, из чего мы своими руками театр этот выкраивали, воровали на окрестных стройках. Днем, значит, я высматривал, проводил разведку, где что плохо лежит, а ночью приделывали этому ноги. Забор как-то у стройки разобрали - из этих досок сцену соорудили. Останавливали машины, и солдаты нам за 70 рублей весь кирпич сваливали. Сварочный аппарат даже стащили со стройки гостиницы "Салют". Он, зараза, тяжелый такой, но зато на колесиках, так мы его со звукорежиссером нашим подхватили и кругами, кругами - так и притащили. Никто ничего нам не давал, никто ничего не строил - все сами. Было время, все артисты мои меня покинули - устали, надоело. Так я один, помню, как Павка Корчагин какой-нибудь, сваривал весь театр, ряды зрительские.
- Вы все умели делать?
- Не умел, да научился. Руки у меня были, как панцирь у черепахи. В моче отмачивал, чтобы задубели. Нам же к сварочному аппарату в комплекте спецодежду не прикладывали. Я тогда учился на режиссера в ГИТИСе, а здесь лудил свое искусство. А по ночам воровал все, что можно, оправдывая это тем, что не для себя, а для театра. Вот такое, значит, мое главное преступление.
- А вы не пробовали просить?
- Первое, что мы начали делать, - это просить. У населения, по домам. У государства просить было бессмысленно: самое глухое время застоя - скажи спасибо, что не трогали. А народ нас очень поддержал. Отдавали все: штаны, пальто, ботинки - вплоть до трусов. Вот так с миру по нитке. Кто-то гардероб подарил, кто-то даже пианино. Для первого спектакля "Женитьба" мы себе фраки сшили из этих старых костюмов. Да что там сшили - ножницами просто настрогали и вот так прямо на классику и замахнулись. Какие-то были сумесшедшие, молодые...
КАКОЮ МЕРОЙ МЕРИТЬ?
Ах, как я завидовала этим "молодым сумасшедшим"! И теперь я ему аплодирую. Впрочем, не только я. Валерию Беляковичу и спектаклям его театра аплодирует публика многих залов мира. Можно продолжать рассыпаться в комплиментах театру. Но я скажу: вот он, театр, который построил Белякович, на Юго-Западе, - идите и смотрите. Правда, сцены из ворованных досок вы здесь уже не увидите. Нынешний лужковский евроремонт вряд ли мог даже присниться "востряковским бандитам". Выходит, "главное преступление жизни" Валерия Беляковича - это лишь вынуждунная форма восстановления справедливости? Я вышла из театра в ночной город. Напротив светился и манил огоньками зарешеченных окон храм. А когда двадцать лет назад брали штурмом сколоченный из досок театр, храма не было видно совсем - внутри ничего не светилось.