Валерий Белякович – заслуженный артист России, художественный руководитель и главный режиссёр Театра на Юго-Западе. А также режиссёр-постановщик спектаклей на других сценах Москвы (МХАТ им. Горького, Театр им. Гоголя, МТЮЗ), ряда спектаклей в Америке ("Мирандолина", "Дракон", "Ревизор", "Собаки", "Ромео и Джульетта", "Мастер и Маргарита") и знаменитого спектакля в рамках совместного проекта русско-японского театрального сотрудничества с театром ТОУЭН "Русские Монтекки и японские Капулетти". Основные роли в театре на Юго-Западе: Клавдий ("Гамлет"), король Беранже I ("Король умирает"), "Мольер (Каббала святош)".
Я вошла в театр в назначенное время и увидела пред собой удивительно фактурного, мощного человека. Во всём его облике чувствовалась внутренняя сила, значительность. Наверное, из-за его "сократовского" лба. Монументальность облика Валерия Беляковича завершалась какой-то средневековой робой, служившей ему обычной одеждой. Если бы я была скульптором, то обязательно запечатлела бы его в мраморе. Скульптура называлась бы "Мастер".
Белякович – режиссёр неожиданный. Сейчас он поставил спектакль по пьесе скандально известного писателя и драматурга Владимира Сорокина. Сразу признаюсь, что очередная фантасмагория Сорокина не для слабонервных.
- Валерий, почему на этот раз "Dostoevsky-trip"? Эпатируете публику? Или вас так волнует проблема наркомании?
- Что касается наркомании… Вот недавно смотрел телепередачу на эту тему. В приморье очень много наркоманов, везде можно купить героин, порог наркомании – 10 лет. Это страшно. Спектакль "Dostoevsky-trip" – об ужасе, который навис над страной.
Владимир Сорокин – гениальное явление в литературе конца XX века – не пишет лозунгами, не пишет так ясно, как нас учили в школе. У него заявляется тема – вот через эту литературную игру, через вот эту дрянь, через вот эти ужасы. Вывод как бы напрашивается сам. Люди от этого умирают, и остаются только пустые бочки с фонарями. Вот к чему всё это ведёт. "Люди, остановитесь, что вы делаете" – это как бы такая телеграмма в зал, как говорил Гончаров. Взяты лучшие сцены из "Идиота" (торг Настасьи Филипповны) – отсюда такая проникновенность в проблему. Открыв однажды Сорокина, я испытал шок, я уже не могу успокоиться, мороз по коже. Молодёжь идёт на этот спектакль.
- Сейчас всерьёз обсуждается вопрос о легализации продажи наркотиков в России. А вы как считаете: неужели у нас можно это сделать?
- В Америке, где часто бывает наш театр, и на работе, и на вечеринках, курят травку. У нас нет нормы. Не надо нам равняться на Америку, ни на Голландию, где всё разрешается. Там другой народ, другой менталитет. Ни в коем случае нельзя в России легализовать наркотики, даже так называемые лёгкие. Ведь в жизни так много других радостей. То, что показывают по ТВ, это же просто гроб. Если начнёшь об этом думать, с ума сойдёшь.
- В спектакле по пьесе Владимира Сорокина активно используется ненормативная лексика. Вы считаете, что нецензурщина – нормальное явление?
- У Константина Симонова в "Записках Лопатина" помните: "Пошёл на …"? По многоточию мы догадываемся, о чём идёт речь. Режиссёр Василий Шукшин в фильме "Они сражались за Родину" вставлял в речь солдатский мат, который перекрывался грохотом взрывов, но было ясно, что он ругается. Пьеса Сорокина "Щи" – про тюрьму. Как же можно обойтись здесь без ненормативной лексики? Да сейчас везде все ругаются! Чтобы правду показать, нельзя мат убрать.
- Думаю, многие читатели не согласятся с вами. Может, в этом спектакле с таким странным названием "Dostoevsky-trip" вы ориентируетесь на соответствующую аудиторию?
- Мне нравится то, что я делаю. Я не ориентируюсь ни на какие аудитории. Кто подтянулся, тот уж подтянулся. Для многих молодых это культовый спектакль. Это, как они говорят, "круто", "клёво". Продвинутая молодёжь смотрит, ездит. Рассказывают потом: "Я там был, видел". Тема зацеплена та, которая тревожит. Про гомосексуализм – это культово. "Щи" – про тюрьму. Мне кажется, что со зрителями группы риска, которых искусство способно задевать за живое, именно так и нужно разговаривать.
- Не создаёте ли вы вокруг наркомании этакий романтический ореол?
- Здесь нет откровенной назидательности. Это явление – вначале человек балдеет, а затем возникает отвращение. В спектакле действие так страшно, что жутко становится. Мы можем кривляться, но это было. Это всё за пределами разума, это трудно понять, представить. В жизни всё ещё страшнее, чем в нашем спектакле.
- Можно ли, на ваш взгляд, жить в принципе без допинга? Получать кайф от самой реальной жизни, а не пришедшей в галлюцинациях?
- Безусловно, можно, даже нужно. К сожалению, не всегда и не у всех это получается. Мы же грешные люди. Моих близких, к счастью, проблема наркотиков не коснулась.
- Близкие люди – кто они в вашей жизни?
- Это мать прежде всего. Мать – единственный человек, которому ты нужен, который никогда не обманет. Личной жизни не получилось. Есть два взрослых сына, я их люблю. Очень трудно совмещать творческое и личное. Я себя ощущаю волком-одиночкой. Близкие, родные люди для меня – не по крови, а по духу. Аксаков верно подметил, что "есть неотвратимые законы жизни". Нет любви, значит, нет человека, который заботится о тебе. Чтобы самому держаться в творческой жизни, нужно обладать самостью, самодостаточностью, что не каждому дано. Если этого нет, творческие люди часто гибнут. Театр – это то, что держит меня в жизни. В моём театре работают 60 человек, и это моя большая семья.
- Все, кто побывал хоть раз в Театре на Юго-Западе, никогда не забудут, как спектакль держал их в большом напряжении. Для достижения этого эффекта вы используете какие-то особые приёмы?
- Конечно, работая над спектаклем, я использую законы владения сценой. Я знаю, когда нужно отпустить внимание зрителя, когда его взвинтить (я ведь сам актёр). Правда, не всегда это получается. Бывает, что зритель встаёт и уходит, - значит, не удалось его захватить.
- В какой роли в жизни вы не можете себя вообразить?
- Киллером, потому что для меня невозможно представить, что один человек отнимает жизнь у другого, даже на войне.
- В репертуаре театра за месяц спектаклей больше, чем дней в календаре. Поражает интеллектуально-временной срез вашего репертуара: от Шекспира до Гоголя, от Гольдони до Чехова, от Булгакова до Сорокина. Не хотелось бы почивать на лаврах, вести размеренную "обломовскую" жизнь?
- Есть мечта о даче – панацее от всех бед. Мечтаю сменить сумасшедшую жизнь на тихий домик. Но при этом всё равно что-то делать с художническим уклоном, например, писать стихи, картины. Без творчества не могу.
- Когда прозвенели первые колокольчики славы? Помните ли?
- Считаю себя абсолютно средним театральным деятелем. Делаю что-то своё, вот и всё. Ну, пишут в газетах, приглашают в другие страны. Я – театральный трудоголик. А слава – у Никиты Михалкова. Театральные зрители, конечно, меня узнают. Правда, на улице вряд ли. Первая статья про меня и мой театр появилась в "МК" в 1978 году. Тот день я запомнил. Даже не верилось: неужели это написано про нас?
- Есть у вас какая-то одна, самая любимая роль?
- Все роли – как дети. Одна роль живёт во мне – в "Братьях" по пьесе Славомира Мрожека. Я не ставлю свои роли по ранжирам. Никто не сможет играть Клавдия так, как я (в "Гамлете"). Я бы хотел сыграть царя Эдипа, короля Лира. С Роланом Быковым когда-то мечтал сыграть короля Лира. Темы предательства, коварства, прозрения, верности присутствуют в этой пьесе. Меня волнует, мучит это. Но, увы, хочется восславить человека, тихо сказать: "Человек – это звучит гордо!" Дон Жуан – любимая роль.
- Вы – художественный руководитель известнейшего в стране и за рубежом театра. Роли распределяете сами. Полностью самовыражаетесь. Зачем ещё телепередача? Не очередной ли это луч прожектора?
- Просто попросили меня телевизионщики: лицо понравилось – незаштампованное, говорят.
- Как возникают темы передач "Суд идёт"?
- Все они из нашей жизни: Чечня, наркомания, продажа детей.
- С чем бы вы сравнили вашу работу?
- Я жил в деревне в Орловской области. У моей бабушки были подруги-монашки. От них в детстве услышал загадку: "Летит зверёк через божий домок и говорит: "Здесь моя силка горит". (Пчела летит через церковь, а там горит воск – её сила). А здесь – в театре – моя сила горит. Мы рождаемся с каким-то предназначением. Когда я смотрю на карту Москвы и вижу театральную маску на юго-западе, то знаю – это моя сила, этот тот огонёк, который я зажёг. Я – абсолютно счастливый человек. Я ни минуты не сомневаюсь в своём призвании, хотя по первому образованию учитель, когда-то преподавал в школе.
- Может быть, то, что рядом с театром – церковь, не случайность?
- Когда церковь ломали, колокол сбросили, он треснул. Не ведаем, что творим: колокол – голос совести, который не даёт душе погрузиться во тьму. Жители деревни Тропарёво передали тогда этот колокол театру, который хранил его 8 лет. А затем театр передал его восстановленной церкви Михаила Архангела.
- Сталкивались ли вы с произволом властей в работе театра?
- Я – спокойный человек, без дессидентских истерик. На память приходит 1993 год: ставили спектакль "Носороги" Ионеско. Нас в то время закрывали. Этот период, когда у Любимова на Таганке шёл "Борис Годунов", у Плучека в Сатире – "Самоубийца". Нашёл друзей, которые помогли. Это было единственное проявление произвола со стороны властей по отношению к нашему театру. Что касается меня, то я – законопослушный человек: всегда хотел быть пионером, комсомольцем, служить в армии – это было почётно.
- По Карнеги существует несколько страхов: страх смерти, потери денег, здоровья, любви и т.д. Чего боитесь в жизни вы?
- Уже ничего. Стас Садальский – мой друг – как-то сказал: "Тебе уже столько лет, ты столько понял, испытал, каждый день тебе как подарок". Пожил я уже достаточно, всё испытано, пережито, вряд ли будет что-то новое, что меня удивит. Пятьдесят лет – это уже достаточный срок, если учесть, что Лермонтова в 27 лет убили. Пожалуй, единственный мой страх – это страх смерти. Да, я – фаталист. Всё во власти Божьей.
- Бесконечный поток корреспондентов, телефонные звонки, двери постоянно открываются-закрываются. Кто-то из режиссёров бравирует, кто-то блефует, заявляя, что смертельно устал от интервью. Вы устали от интервью?
- Нет. Я с удовольствием рассказываю о театре. Это моя работа. Я не устаю от этого. Я делаю это во имя театра. Окружная газета, кстати, может оказаться более действенной, чем другие издания, которые пишут для всей страны. Округ – это наш потенциальный зритель. Я же, как и мои коллеги, работаю для зрителя.
Неуёмная энергия, уверенность в том, что делает, умение сопереживать, открытость сразу захватывают, вовлекают в круговорот творческих замыслов Валерия Беляковича – человека, режиссёра, актёра. И совершенно закономерно, что ему, как настоящему мастеру, удалось построить свой театр по кирпичику. За 25 лет театральная студия студентов и рабочей молодёжи стала авторским театром. Главная жизненная мечта сбылась, и тому подтверждение – не только любовь зрителей и переполненный зал, но и официальное признание – присуждение премии правительства Москвы "За создание авторского театра".
Валерию Беляковичу – 50. Наша газета поздравляет замечательного режиссёра и актёра со славным юбилеем. Желаем вам, Валерий, здоровья, успехов, удачи. А нам – больше ваших новых спектаклей.