У Беляковича сейчас времена, мягко говоря, сложные, и других премьер на Юго-Западе в ближайшие месяцы ждать, видимо, не стоит, но я очень рад, что против обыкновения смотреть юго-западные новинки полгода спустя после их выпуска попал на "Бабу Шанель" в первые премьерные дни.
Пьеса Коляды - обычная для этого автора вещь: группа старух, в чем душа держится, живут только своим вокальным ансамблем "Наитие" при районном обществе инвалидов, каждая тайно влюблена в относительно молодого руководителя хора, а тот прямо в юбилейный вечер, ансамблю 10 лет, приводит новую артистку, и не просто артистку, а солистку, работающую к тому же охранником в доме творчества глухих, где хор собирается, и еще не очень старую пенсионерку Розу Рябоконь, с намерением остальных бабок задвинуть в тень. Бабки возмущаются и прогоняют соперницу, Роза грозит отомстить, используя свои связи в управлении культуры, Сергей Сергеич стоит за нее и готов вовсе отказаться от "Наития", а работать только с Рябоконь, и старухи, погоревав, отправляются к нему на поклон, просить прощения, потому как без хора им жить и подавно незачем.
Весь этот характерный для Коляды винегрет из пафоса и соплей Белякович переводит в плоскость абсолютно условную, начиная с того, что всех пенсионерок, кроме Розы Рябоконь, играют мужчины. Ну понятно, кого таким приемом сегодня удивишь, да и не только сегодня, уж если в советском кино сплошь и рядом вредных старух играли актеры. Но в отличие, например, от "Мармелада" Алферова, где тот же самый ход, только наоборот (женщины играют мужчин-геев) должен был придать сюжету и характерам серьезности, весомости, что ли (каков результат - вопрос другой), то переодевая своих дородных, отнюдь не женоподобных "в миру" артистов в сарафаны из мешковины с люрексом и потертые кокошники, Белякович полностью переключается из сентиментального гротеска Коляды в свойственную ему и особенно в последние годы "синхробуффонаду".
Юго-Западная "Баба Шанель" мало похожа на среднестатистические постановки пьес Коляды, особенно те, что идут в "Современнике", зато постоянно вспоминаются фирменные "Встречи с песней" Беляковича или его недавние "Аккордеоны", где слов нет вовсе (их и в "Бабе Шанель" могло не быть, все самое главное тут не словами сказано). Александр Горшков (Тамара Ивановна, она же Томка-Стакан) и Максим Шахет (Капитолина Петровна, самая старшая, 92-летняя) с некоторых пор официально имеют "прописку" на Тверской, где еще при Галибине сыграли в "39 ступенях", самом приличном приобретении репертуара Театра им. Станиславского за отчетный период, их мимика, которую не назовешь даже клоунской, настолько она острая, до кича, делает персонажей, которых драматург почему-то предлагает пожалеть, уморительно смешными в их убожестве и уродстве. То же касается санниковской Сары Абрамовны, которая, как всякая русская интеллигентка, по поводу и без повода декламирует Ахматову с Цветаевой. С другой стороны, Галина Галкина в роли Рябоконь - нарочито мужиковатая, в форменной голубой рубашке, "баба с яйцами", и такой двойной контраст между участницами "Наития" и "новенькой" тоже добавляет красок бесцветной пьесе.
Жалко, что до самого конца выдержать градус "буфф" не удается, и хотя понятно, что в противном случае спектакль звучал бы монотонно и причины тут не только концептуального, но и чисто формального характера, все равно когда наступает переломный момент, "старухи" начинают одна за другой скидывать мешковину и исполнители остаются в черных майках и банданах, произнося исповедальные старушачьи монологи - особенно невыносимы пассажи на тему "мы русские артисты", но у Коляды с годами этого все больше и больше, в "Фениксе" с этим еще хуже, чем в "Шанели", - среди зеркал и станков балетного класса (в доме творчества глухих, между прочим), мне становится скучно и слегка тошно - в этот момент Коляда берет верх.
Финал, впрочем, компромиссный - сюжетно примитивный в том смысле, что бабки отправляются кидаться в ноги к худруку-изменщику, но метафорическое решение, связанное с крутящимся металлическим столом в центре (по ходу представления он используется как обеденный, для юбилейного банкета, но по характерному для юго-западной эстетики дизайну больше смахивает на прозекторский), который старухи, нагрузив его своим парадно-выходным тряпьем, из последних сил продолжают толкать и вращать (похожая мизансцена открывала "Фауст" Някрошюса, но это, скорее всего, ассоциация субъективная, вряд ли Белякович на Някрошюса оглядывался) выводит "синхробуффонаду" на уровень чуть ли не мистериальный.
Оригинал можно прочесть тут