Этого невероятного человека знает весь мир. Легендарный основатель Театра на Юго-Западе, он необычайно популярен и в России, и за её пределами. Его постановки украшают театры самых разных русских городов. Он ставит в Америке, Корее, Японии – прививая свой неповторимый фирменный стиль мировому театру. Сейчас он является художественным руководителем японского театра «Тоуэн» в Токио. И в Японии Валерия Беляковича знают все. Ведь он – посланник русского театра, на протяжении многих лет объединяющего две культуры, русскую и японскую.
--------------
- Валерий, а ты помнишь, кто из наших советских режиссёров самым первым ставил спектакли в Японии?
- Конечно: Анатолий Эфрос. Он ставил там Чехова.
- В своих книгах он подробно об этом писал. Но это было давно, ещё в начале 80-х. А сегодня кто-то из российских режиссёров, кроме тебя, ставит в Японии?
- У меня на слуху нет никого, кто бы постоянно там работал. По-моему, я один. И, возможно, в этом смысле я являюсь продолжателем дела Анатолия Васильевича, раз судьба так распорядилась… Токийскому театру «Тоуэн», в котором я сейчас работаю, недавно исполнилось 50 лет. А возник он в среде актёров, которые во многом были ориентированы на русский театр, на Россию.
- А как же собственные японские традиции – театра «Но», например?
- И театр «Но», и «Кабуки» - исконные: они в общем-то не развиваются, существуя в давно сложившихся канонах. Но ведь театральные люди живут в непрерывно меняющемся мире, и японцы со временем устремили свой взор на мировую классику. А так как рядом Россия, которая по части театра впереди планеты всей, то, конечно, они повернулись в её сторону, и прежде всего их волновали такие пьесы, как «На дне» М.Горького, с её идеями свободы и несовершенства мира, который надо менять…
- Это их волновало ещё до знакомства с тобой?
- Это их волновало ещё до знакомства с Эфросом. И когда театр «Тоуэн», созданный Чикаиси-сан, был в расцвете, когда там работала легендарная Комаки Курихара, они пригласили к себе самого лучшего в то время режиссёра – Эфроса, и он начал там ставить. Работал непросто: бросал, уезжал, нервничал… Тогда ведь существовал «железный занавес», и было чудом, что его вообще выпустили в Японию… Японцы его помнят, чтут, и в книге, посвящённой 50-летию «Тоуэна», есть его фотографии… Потом, когда Эфроса не стало, японцы приезжали в Москву и познакомились с самым прогрессивным, как они поняли, театром – Театром на Юго-Западе. А мы тогда (это был 1990-й год) вернулись из Эдинбурга, мы гремели со своим «Гамлетом»… В то время здесь жил и учился в институте русского языка японский корреспондент Синди-сан, он пришёл к нам в театр и полюбил его, став его пропагандистом и написав много статей про Юго-Запад. И нас в первый раз пригласили в Японию со спектаклем «Собаки», который мы показывали на фестивале в Йокогаме, а потом пригласили на гастроли. Наш театр имел замечательную прессу и восторженные отзывы – словом, нас широко узнали. И потом Синди-сан порекомендовал нас Абэ-сану. Это ещё одна великая личность, великий продюсер – он единственный в те времена приглашал в Японию коллективы из России. И рискнул впервые привезти в Японию русский драматический театр – Театр на Юго-Западе. До нас здесь был лишь МХАТ. Абэ-сан посмотрел нашего «Гамлета» с Виктором Авиловым (где я играл Клавдия), и мы были приглашены. Начинали мы в одном из лучших залов Японии, в токийском театре «Парко», и потом проехали все главные города страны. «Гамлет» пронёсся по ним как смерч! И до сих пор, когда я приезжаю в Японию и выступаю в каком-нибудь университете, то везде сначала ставят для просмотра запись нашего «Гамлета», потому что для них это уже спектакль-легенда. Мы объехали с ним всю Японию. Это была первая наша обжигающая встреча со страной восходящего солнца. Мы про неё ничего не знали, и мы были потрясены всем, что там увидели и пережили.
- Но вы играли ещё и в Корее?
- Да, благодаря Абэ-сану, который сделал сделал хитрый ход. У нас ведь не было дипломатических отношений с Южной Кореей, но тем не менее он привёз нас туда, и мы играли нашего «Гамлета» в Сеуле и в Пуссане. А там до нас вообще не знали русского театра, и для корейцев это было настоящее открытие! И вот недавно, в юбилейный год Шекспира, я ездил в Сеул ставить «Ромео и Джульетту» - и все, оказывается, нас там помнят! Я встречался с режиссёрами, которые мне говорили: «Именно после ваших репетиций, после вашего «Гамлета» я решил стать режиссёром.»
Потом руководитель театра «Тоуэн» Чикаиси-сан явился ко мне в Москву и сказал: «Я хочу предложить вам совместный спектакль с японцами.» Спрашиваю: «Какой?» Он отвечает: «Мы потрясены вашим «Гамлетом», и мы хотим, чтобы вы поставили «Ромео и Джульетту» на два театра – где семья Ромео будет русской, а Джульетты – японской.» Я говорю: «Хорошо, приезжайте через три месяца – я поставлю спектакль у себя в театре, и если он вам понравится, то мы его сделаем в Японии с двумя труппами.» И вот они приезжают сюда – а я, конечно, поставил гениальный спектакль, и они были потрясены – и в 1993 году мы приезжаем в Японию и делаем спектакль на две труппы… Особый эффект был ещё и оттого, что люди играют на двух языках, но не нужен никакой перевод, ведь всё ясно. Все идеологические и философские монологи шли на японском, а там, где вражда, драка, любовь – там перевод не требуется. Этот спектакль мы играли в Японии четыре года – каждый раз возобновляя его с новым составом – и он был признан лучшим японским спектаклем 1995 года. И нет ни одного японского города, где бы ни игрались «Ромео и Джульетта» двумя составами – Театром на Юго-Западе и театром «Тоуэн».
- В чём специфика японской театральной культуры?
- Японская театральная система в корне отличается от российской. Там всё правят зрители. В Японии нет специального театрального образования, кроме известных всем «Кабуки» и «Но». Там нигде не учат. Там, если люди собираются в кучку и организуют театр, то обязательно должен быть Чикаиси-сан, у которого есть деньги, который известен на телевидении с какими-то своими передачами, который богат и может содержать этот театр, нанимая помещения, и всё прочее. Так случилось с театром «Тоуэн», который зародился когда-то как Юго-Запад, с нуля. И так создаются все театры. Репертуарных театров, подобных нашим, там нет. Японцы делают спектакль - и раз в году, со всех японских островов к ним приезжают театральные купцы и смотрят этот спектакль, чтобы купить его. И если они его купили – то театр в шоколаде, потому что этот спектакль пойдёт во всех городах того острова, которым он куплен - Кюсю, Хонсю, Сикоку или Хоккайдо. А могут просто не купить. Я бы слукавил, если б сказал, что все мои спектакли покупали. Например, «Трёхгрошовую оперу» не купили – потому что там нужно было использовать музыку Курта Вайля, а у меня была подобранная лично мной. Ведь комитет памяти Бертольда Брехта следит по всему миру, и требует, чтобы «Трёхгрошовая опера» обязательно была с музыкой Курта Вайля.
…А кто приезжает покупать спектакли, кто купцы? На каждом японском острове, в каждом городе есть общество любителей театра, и есть главный человек, а он подчиняется главному театральному императору острова, под началом которого, допустим, пятнадцать таких первичных организаций… И если спектакль покупается – то будь уверен: полные залы на две тысячи мест в любом городе, и никаких проблем! Билеты раскупаются за год вперёд – и все зрители обязательно приходят. Вот такая уникальная система. И спонтанные, случайные зрители на спектакль попасть не могут.
А наш «Ромео и Джульетта» никак не мог насытить японскую публику: один остров передавал его другому, каждый город хотел его видеть!
- Так что же, твоим актёрам надо было находиться в Японии непрерывно?
- Нет, мы работали там только летом. И каждый год, летом, по два-три месяца мы играли в Японии. Это были волшебные времена. Юго-Запад стал самым популярным драматическим театром в Японии, вместе с его руководителем, которого японцы стали называть Беля-сан. И у нас было несколько гастролей по этой стране. Мы туда возили «Мастера и Маргариту», «Макбета», «Чайку», «Ревизора», «На дне»… А потом японцы посмотрели на дело иначе и стали меня самого приглашать на постановки спектаклей.
- Беля-сан! Как просто и ясно.
- Да, и они полюбили Беля-сана! А у меня в жизни вообще такая планида: вот я приезжаю первый раз ставить спектакль, допустим, в Пензе – всё, в меня влюблены навек! И я уже с Пензой тридцать лет работаю. Приехал в первый раз поставить спектакль в Нижнем Новгороде – всё, с Нижним я работаю уже с 2000 года! Приехал в Белгород – и уже всё, меня полюбили!
- Да, о твоей нечеловеческой харизме ходят легенды.
- Но сейчас я себя уже ограничиваю: оставлю себе только три этих русских города, потому что я уже усталый человек. Но зато из этих театров у меня на Юго-Западе уже полтруппы актёров… И в Японии, тоже, мы очень друг друга полюбили: они прониклись моим талантом и обаянием бесконечно, и стали непрерывно приглашать меня на постановки. А я им предложил: знаете, если вы хотите, чтобы постановка русского режиссёра была максимально интересной, давайте я буду включать в японский спектакль хотя бы по два-три русских актёра, для антуража. Вы хотите иметь «На дне»? Прекрасно. Но пусть там Галкина Галя поёт частушки, играя Квашню. И пусть, допустим, Денис Нагретдинов Играет Медведева. Идея им понравилась, и этот «японский торт с русской изюминкой» имеет потрясающий эффект. Все японские города купили «На дне», мы несколько раз туда приезжали, и уже несколько составов менялось…
- Но «На дне» - чисто русская пьеса!
- Представь себе, это первая пьеса Японии! Там даже есть бары под названием «На дне» - в Токио и Нагасаки! И вывеска написана по-русски. Горький там кумир! Куросава поставил фильм по этой пьесе! В общем, там всегда горит пламя Горького! Я уже не говорю о Чехове, который в Японии драматург номер один, и там идут триста тридцать три сестры бесконечно…
Каждый мой спектакль пользовался серьёзным успехом. И получилось, что я являюсь пропагандистом русского театра в Японии. Там все знают Беля-сана. Позже в «Тоуэне» я поставил и «Кабалу святош», и «Трёхгрошовую оперу». Потом меня пригласили в театр «Пикколо» города Амагасаки, где я ставил «Гамлета». И кроме того, что я езжу и ставлю спектакли, а Театр на Юго-Западе постоянно гастролирует там, есть ещё одно направление моей деятельности в Японии – мастер-классы, которые я провожу во многих городах. Я всегда начинаю их с того, что говорю, что я продолжатель традиций Станиславского и внук Мейерхольда (мой учитель Борис Иванович Равенских – ученик Мейерхольда, а я ученик Равенских, стало быть, внук Мейерхольда)…
- И они правда так считают?
- А что, разве я что-то выдумал в этой цепи? И разве это не так?! В общем, обычно я целую неделю провожу свои мастер-классы, и народу на них собирается очень много. У меня целая программа занятий: этюды, речь, пластика…
Японцы вообще очень любят Россию. Они повёрнуты в сторону России, они хотят общаться с нами. Синди-сан, например, совершил настоящий подвиг: к 150-летию Станиславского он перевёл на японский язык всё собрание его сочинений. А я как-то привозил сюда знаменитую японскую певицу, которая поёт русский шансон – Танко-сан, и она своим мастерством всех поразила, выступив в Кремлёвском Дворце на юбилее радио «Шансон».
Японцы тоже много выигрывают от общения со мной и моим театром. Они начинают понимать, что у нас много общего, а актёры вообще ничем друг от друга не отличаются. И по этому поводу я вспоминаю фразу Жана Кокто «все театры мира пахнут одинаково». Мы ведь японцев привозили в Россию, и они гастролировали и в Москве, и в Петербурге, и в Нижнем Новгороде, и в Пензе. Японские артисты приезжали на практику в Театр на Юго-Западе. Осуществляется неоценимое взаимопроникновение культур! Нам, русским, труднее – нам на это министерство не даёт денег, а в Японии деньги выделяются. И, как бы пафосно это ни звучало, но я работаю на сближение наших стран. А искусство – оно в этом смысле посредник. Если японцы начинают любить нас – значит, начинают любить Россию. Они хотят сюда приехать! Ты приходишь в любой японский дом – и, стоит тебе запеть «Подмосковные вечера», «Катюшу», «На позицию девушка провожала бойца», «Степь да степь кругом» - они начинают подпевать! Своими, японскими словами. Наши песни все японцы знают! А какую японскую песню знаешь ты, Оля?
- «У моря, у синего моря» - больше ничего! Я ведь никогда не была в Японии.
- Ну так представь, что в Японии вообще-то кругом одни японцы… Если вдруг идёт по улице европеец – это событие. Но мне ничего не стоит заговорить с людьми, я знаю какие-то слова и фразы… Однако японский язык очень трудный, и поэтому работаю я с переводчиком Сато-сан. Он долгое время жил в Москве, когда существовала московская идеологическая передача на Японию. Он был японцем, соединявшим Россию и Японию, он прекрасно знает Пушкина, и он главный идеологический координатор проекта «Белякович и театр «Тоуэн». Это самый важный для меня человек в Японии, моё второе «я». Рядом с ним я могу ни о чём не беспокоиться.
После ухода из театра им.К.Станиславского я подписал с театром «Тоуэн» контракт на пять лет, в течение которых я каждый год ставлю спектакль и ежегодно приезжаю в Японию на гастроли, числясь в этом театре художественным руководителем. В японских театрах ведь нет, как на Юго-Западе, репертуара из сорока пяти названий… Вот я сейчас поставлю «Ревизора» - и театр будет жить этим спектаклем. Кончится «Ревизор», перестанут его покупать – и будет поставлен новый спектакль. Вообще, в Японии только два муниципальных драматических театра, на которые государство даёт деньги. Но есть система поддержки театров – гранты, премии и прочее. И иногда такой премии достаточно, чтобы привезти труппу в Москву, а это большие деньги.
- Скажи, а твоя японская режиссура каким-то образом отличается от московской? Ведь там и воздух другой, и традиции, и актёры…
- Она не может отличаться, потому что я по-иному ставить просто не могу. Другой вопрос, что я всегда, конечно, отталкиваюсь от артистов, от их особенностей. И все мои Сатины в разных спектаклях отличаются друг от друга, ведь «На дне» я ставил там четыре раза. И все спектакли получились разными, поскольку играли разные актёры. Но режиссёр я везде один и тот же. Я питаюсь собой, «взрываю собственные ключи». И, знаешь, когда на репетициях у них что-то не получается – я на них не ору. Нельзя, орать не хочу. А если у них долго не клеится, я начинаю петь: «Опя-я-я-ть мете-е-ель, и мается былое в темноте-е-е!...» И они всё понимают… А когда я в последний раз к ним приехал, вхожу в театр – и вся труппа, встречая меня, хором запела: «Опя-я-ять мете-е-ель…!» Это было очень смешно.
- А всё же, чем отличаются японские актёры от наших?
- Они благодарнее. Они исполнительнее. У них начисто отсутствует русское разгильдяйство. И их национальная групповая психология даёт очень положительные результаты.
На моей последней премьере, «Гамлете», 11 марта 2011 года, случилось великое японское землетрясение, о котором узнал весь мир. А я играл там Клавдия. И вот идёт последняя репетиция, сегодня придут зрители, Комаки Курихара уже пошла обедать с театральным императором, из всех городов Японии едут в поездах смотреть наш спектакль, все билеты раскуплены – и грянул этот ужас. Я вместе с японцами этот ужас испытал. Когда театр ходил ходуном, когда падали фонари, люстры, картины, когда мы видели, как качаются небоскрёбы, и стоял страшный гул, и качало, как будто ты на корабле, а моя Офелия-Люба Ярлыкова, вцепившись в меня, молилась «Господи, иже еси на небесех…» - я подумал: «Вот так будет выглядеть судный день»… А после этого японцы взяли в руки мётлы и всё вычистили и вымыли, картины повесили, в мгновение навели порядок и сказали: «Мы будем играть спектакль!» А ведь зрители не приехали, поскольку все поезда остановились, всё остановилось, вся жизнь! И в зале на спектакле было только два человека – Комаки Курихара и театральный император острова Кюсю - но мы играли. Поскольку японцы сказали: «Нельзя не играть». И никто из недоехавших зрителей не вернул билеты, все оставили их на память об этом трагическом дне. И в течение следующих десяти дней, на которые билеты были проданы, мы играли «Гамлета». Зрителей было очень мало, транспортное сообщение было нарушено. А во время моей сцены с Лаэртом снова началось землетрясение, и я думал, что кто-то скажет «остановитесь, выходите из зала!» - но все сидели; мы играли, а сцена качалась – может быть, недолго, но достаточно для того, чтобы свихнуться, и я был готов это сделать. Но я продолжал играть, потому что в зале все сидели, и даже женщины – а их большинство среди зрителей - и заворожёно смотрели на сцену… Это было сильнейшее потрясение в моей жизни. И когда я вместе с ними пережил это – я стал уже японцем. Потому что мы вместе это перенесли. И они знали: ты наш, потому что тебя тогда трясло вместе с нами. Я потом написал об этом рассказ и читал его на одном из моих спектаклей «Моно».
- Я помню, когда ты только что вернулся тогда из Японии, то делал вечер Театра на Юго-Западе Доме Актёра и рассказывал московской публике об этом землетрясении… А каков там, в Японии, твой быт?
- Там есть гостиница, в которой я всегда живу…
- А чем питаешься?
- Ну, еда там божественная. Обожаю рис с мясом и овощами, японскую лапшу. А морепродукты и не очень-то люблю. Больше же всего люблю тофу. А их саке двадцатиградусное, которое они подают горячим – для нас, русских, всё равно что компот… Безопасная страна абсолютно, можно спокойно ходить по улицам в любое время. А вообще, про эту страну можно говорить бесконечно. Но я скажу главное: я горд тем, что я там работаю. И свою работу в Японии я воспринимаю как миссионерскую. Я несу туда наш русский дух, я несу туда русский театр, я влюбляю в себя – то есть влюбляю в русский театр. А соединение разных людей в единый мир взаимопонимания – и есть задача искусства. И мне повезло, что Господь Бог избрал меня и назначил постпредом в Японии.
- Планы на ближайшее будущее?
- Сейчас, в апреле, я уезжаю в Токио, где возобновляю «Ревизора», мою последнюю премьеру в театре «Тоуэн», которую купили для проката в Японии, и мы с ним едем в двухмесячные гастроли по городам острова Кюсю. А в следующем году мне предстоит постановка «Макбета». И уже имеются предложения на 2018 год…