Театр на Юго-Западе - это основательно перелицованный подвал, бессменный художественный руководитель Валерий Белякович, по-прежнему раскупающие билеты зрители. А еще это миф, память о последней советской поре, когда Юго-Запад казался чем-то необыкновенным. Каждое время ищет свою альтернативу. Теперь это - спектакли рощинского Центра драматургии и режиссуры, тихие, самодостаточные театральные радости. Во времена оны альтернативой казались шедшие на Юго-Западе "Носороги" Ионеско: еще ничего не произошло, но люди предощущали большие перемены. Советская власть кончалась, и спектакли студии казались глотком свободы Только что Театру на Юго-Западе исполнилось двадцать пять лет, и хотя со свободой у современников отношения сложные, он все живет. О том, как именно живет, Валерий БЕЛЯКОВИЧ рассказал корреспонденту "Известий" Алексею ФИЛИППОВУ.
- С чем театр подошел к юбилею?
- Со стабильной труппой. Мы по-прежнему живем семьей - и это хорошо. Со стабильным репертуаром. С премьерой - к юбилею мы поставили "Оперу нищих", микст из Бертольда Брехта и Джона Гея. Может быть, нам будут строить новое помещение - тоже на Юго-Западе... В общем, все неплохо.
- У Театра на Юго-Западе романтическая биография. Молодой человек работает с подмосковными детьми: кружок превращается в театр, помещение они оборудуют собственными руками. Шофер Авилов, теперь снявшийся во множестве фильмов, днем работает, вечером играет, а для того чтобы освободить побольше времени для творчества, невероятно мухлюет. И к тому же ворует кирпичи со строек - для строительства любимой студии... Как, впрочем, и все остальные. "Юго-Западная" была на пике студийной волны - в нынешней, постсоветской жизни подобное невозможно: студийное движение заглохло. Да и кирпичи со строек больше не потаскаешь.
- Понятное дело - все стройки нынче огорожены... К тому же у людей сейчас другой интерес. Даже сама "Юго-Западная" перерождается, в труппу приходит другой народ. Молодых, только что закончивших институты актеров интересуют съемки в рекламе и деньги. Тогда мы жили по другим законам, у нас был остаточный социалистический романтизм. Для того чтобы подобрать человека, который бы подходил к нашей колоде, приходится долго возиться. Кто-то из приходящих думает о заграничных поездках, кто-то о каких-то других выгодах. Но если в тебе нет нашего изначального, идиотского романтизма, ты на Юго-Западе не приживешься. Это как у Сорокина в романе "Лед". Там ищут тех, кто умеет говорить сердцем, - а нам из пяти кандидатов в лучшем случае подойдет один. Двадцать пять лет назад таких людей было больше.
- Первые спектакли "Юго-Западной" оставляли впечатление другой, живой эстетики. Драйв, ощущение молодого братства, иной театральной крови... Сохранить такое через двадцать пять лет невозможно. Чем жив театр?
- Сейчас он поставил в своей жизни точку. Прошел определенный цикл, и если с нового сезона мы не начнем что-то новое, то кончимся. Взамен молодости и драйву должно было прийти мастерство: у кого-то оно появилось, у кого-то нет, кто-то спился, кого-то мы вытащили... Мне захотелось утвердить себя на других сценах, Авилов пошел сниматься, Гришечкин тоже стал работать на стороне... Театр изменился, но его характер остался - вот только силы, наверное, уже не те. За двадцать пять лет у нас сменилось около десяти зрительских поколений - а мы живем все в той же клетке, помещеньице, где нельзя строить декорации, крутить круг, поднять пандус. Для того чтобы биться в этой клетке и продолжать быть интересными, нужно много фантазии. Надо искать новое. Найдем - хорошо. Нет - что ж, значит, мы отработали свое. И потом, сейчас, когда ничего не запрещают, все растекается по древу...
- Да, запрет порождает выброс ответной энергии... Но скажите: изменился ли ваш зритель?
- Зритель проверяется репертуаром: "Чайка" и "Три сестры" - некоммерческие спектакли, как и "На дне". Билеты на них покупают с трудом, зато потом кричат "браво!" и плачут. Да нет, зритель не изменился. Ему все так же надо усесться в театральных креслах и налаживать контакт с артистами. К нам ведь сейчас ходят и те, кого не было, когда наш театр возникал. - Вы сказали, что театру надо измениться, чтобы жить дальше. Что вы имеете в виду? - Необходимо сконцентрироваться и перестать разбрасываться. Молодости уже нет, зато осталась профессия. Которой надо служить.