Валерий Белякович дуплетом выпустил в созданном им Театре на Юго-Западе спектакли с похожими названиями «Игра в Наполеона» и «Игра в кубики», хотя пьесы называются совсем по-другому – «Партия с императором» и «Пятница, день перед субботою».
То ли он не доиграл в детстве, то ли всю жизнь чувствовал себя Питером Пеном, который не хочет быть взрослым, трудно сказать. Но так случилось, что игра стала сутью его натуры, и он уже давно смотрит на мир печальными глазами большого ребенка. Что ж, если присмотреться, почти во всех спектаклях Валерия Беляковича ощущается его страстная увлеченность игрой, в которую он сам верит с детской наивностью – истово и до конца. И лишь иногда оставляет место для иронии, которая не выпускает яростного романтика из реального времени. Но вот что интересно: раньше в репертуаре созданного им театра и других коллективов, где он претворял в сценическую жизнь свои умопомрачительные фантазии, были в основном классические названия любимых им авторов – Шекспира, Чехова, Горького. И он устраивал эту сногсшибательную игру в пределах известных всем пьес, которые вдруг открывались не изведанной никем стороной. Но такое впечатление, что сегодня ему захотелось выйти за рамки замыслов авторов и известных сюжетов, причем зачастую даже не меняя текста, а лишь ставя вошедшую в его плоть и кровь игру во главу угла. А вот угол этот может оказаться страшноватым и даже слегка ирреальным. Таким, как в спектакле «Игра в кубики», поставленном Беляковичем по пьесе челябинского драматурга Егора Черлака «Пятница, день перед субботою».
Начало спектакля совершенно не предвещает грозы. Звучит веселая музыка из советских времен, в которой, несмотря на катаклизмы тоталитарного режима, радостного ощущения жизни было, пожалуй, больше, чем во многих песнях, звучащих сегодня в бесчисленных шоу. Да и мелодии, чего греха таить, запоминались на раз. На сцену, как в стародавние времена во двор своего дома, привычно выходят ребята. Их пятеро. Четверо толкутся неподалеку друг от друга , строя из деревянных кубиков город, в котором каждому интересно что-то свое: кому- стадион, кому – концертный зал, кому – парковка, банк или торговый центр. И только пятый ютится в стороне от остальных, его сразу и не замечаешь. Ребята рассказывают друг другу о своих знаменитых отцах, наперебой хвастаясь друг перед другом их возможностями, пытаясь криком доказать, кто из них значительнее. Поначалу кажется странным, что у одного их этих пацанов животик и совсем не детские борода с усами, и одеты они бедновато для отпрысков всемогущих родителей, ну а их игрушки и вовсе простецкие – деревянные некрашеные кубики. Позднее приходит ощущение, что все здешнее здесь неважно, главное – подспудные изгибы человеческой души, которые в жизни не всегда и не вдруг открываются. И что по условиям игры, предложенной нам постановщиком, ничто в спектакле не имеет значения, кроме тех причинно-следственных связей, что он намерен исследовать в этой странноватой истории. И мы, пытаясь понять глубины детской психологии, ждем выхода из весьма напряженного действа, которое чем дальше, тем сильнее сжимается как пружина, готовая неожиданно распрямиться. И наконец разрядка происходит с появлением девочки, которая петушиную ребятню пытается выстроить по-своему, безжалостно раскрывая тайны, которые если кому и известны, то пока во всеуслышание не объявлены, можно тешить себя иллюзиями.
И перед нами внезапно предстает та самая реальность, которая оказывается такой страшной, а ее откровенность поражает такой безысходностью, что наступает шок. Выясняется, что ребята играют в интернате, находящемся во дворе тюрьмы, где сидят их матери. Именно с ними по пятницам дети встречаются. Об отцах и говорить нечего: кого-то по пьяной драке зарезала мать, кто-то отбывает пожизненный срок, кого-то, пьяного, задавили трактором, а кто-то сгинул от наркотиков. И обнародование этой болевой информации бьет в самое сердце всех, начиная со зрителей и включая обозленную девочку, которая здесь по вине своих родителей такая же узница и которую, как и других, унижает воспитательница.
После этой жутковатой метаморфозы в голове проносится масса вопросов. Желание обездоленных детей назвать отцами известных в стране людей – это их защита от окружающих или проросшая в душах агрессивная реклама? Советские песни во дворе тюрьмы звучат, потому что их любит охрана или это мостик к миру сегодняшнему, но с другими идеалами? И почему вдруг дети, увлеченные строительством города из кубиков, начинают угрюмо сооружать кремлевскую стену под песню «С чего начинается родина»? да, тяжелую задачу поставил перед зрителями Белякович, начав, казалось бы, со вполне безобидной игры в кубики.