Во МХАТе имени Горького состоялась премьера спектакля по пьесе Островского «Горячее сердце». Марине Шимадиной спектакль показался не столько горячим, сколько горячечным.
«Вы не подскажете, где тут театр имени Горького?» - остановила меня на Тверском бульваре миловидная девушка. «Вам, наверное, нужен МХАТ имени Горького?» - «А разве такой есть?» - искренне удивилось юное существо. Действительно, в бурно кипящей московской театральной жизни МХАТ имени Горького как будто перестал существовать. О нем не говорят, о нем не пишут, не вспоминают, и, кажется, туда не ходят. Поэтому при походе в театр больше всего меня мучил вопрос: кто же еще кроме подневольного театрального критика, которого «уж послали, так послали», может оказаться в этом забытом всеми новыми и старыми богами зале? Как оказалось, на нынешней премьере «Горячего сердца» администраторам едва удалось заполнить партер, даже собрав весь имеющийся в наличии народ с амфитеатра и балконов. Добрую половину публики составляли те самые школьники средних классов, которые нашли-таки дорогу к театру имени Горького и восклицали, глядя на орденоносную программку: «гляди-ка, оказывается, Станиславский и Немирович-Данченко этот театр основали, а я думала – тот, который их имени!» Но этот театр, видимо, уже смирился со своей участью изготовителя наглядных пособий к школьной программе по литературе и просвещение подрастающего поколения считает своей миссией. Поэтому перед началом действия голос из динамиков торжественно объявил, что «по сложившимся за столетие мхатовским традициям во время спектакля не принято пользоваться мобильными телефонами, а также кричать, шуметь» и, хотелось добавить бросаться в артистов помидорами.
Впрочем, дети вели себя на удивление тихо. Наверное, многие впервые выбрались в такое культурное учреждение и искренне полагали, что попали в театр. Чуть более искушенному человеку, напротив, могло показаться, что он очутился на детском утреннике или елке, где вконец исхалтурившиеся артисты гримасничают, паясничают и развязно хохочут. Все действующие лица одеты, будто дешевые расписные матрешки, в какие-то лубочные рюшевые платья и косоворотки в крупный разноцветный горох. При этом актрисы постоянно кричат что было мочи с интонацией скандальных баб с одесской кухни, а актеры зачем-то пищат то ли клоунскими, то ли геройскими голосами.
Но кульминация нелепицы наступает в конце спектакля, когда по сюжету вся гулящая компания богача Хлынова переодевается в заморских чудищ и начинает пугать всех подряд. На сцене появляется ряд каких-то пузатых чайников с толстыми поролоновыми ручками-хоботами и торчащими конечностями и головами артистов. Причем чайники эти тоже в горошек. Ощущение уже не детского утренника, а скорее сумасшедшего дома.
Весь этот Содом с Гоморрой постановщик Валерий Белякович (главный режиссер Театра на Юго-Западе), которому принадлежит и сценическая редакция пьесы, вероятно, считает народным площадным искусством. Вполне возможно, что на нижегородской ярмарке все примерно так и происходило: бродячие артисты веселили как могла подгулявших мужиков и получали свои честно заработанные медяки. Только ставили там, надо полагать не Островского, и играли артисты, которые «институтов не кончали» и системе Станиславского не учились. Орденоносному и гордящемуся своими столетними традициями женскому МХАТу такой не стилизованный, а грубый и неотесанный балаганный стиль как-то не к лицу. А народные и заслуженные в этой ситуации выглядят как подневольные люди того же Хлынова, вынужденные позориться для развлечения богатого самодура. Ради какой цели позорятся артисты под руководством Татьяны Дорониной, непонятно. Разве для того, чтобы дети узнали, что есть-де такой на земле Театр имени Горького.