Черной клубящейся грядой плывут мрачные, пугающие облака, заполняя туманным дымом пространство сцены. Этот едкий туман поглощает безжизненные, как скелеты, ряды двухэтажных нар – зловещий символ современной России.
Бьет в глаза свет юпитеров – резкий, тревожный, мертвенно-синий, он, словно фары смерти, сверлит пространство. В нем – едва различима одинокая фигура с гитарой – современный Баян, которой впитал эклектику и горечь наших будней: его жалкий, едва звучащий, словно выкрик раненой птицы, аккорд возвещает начало спектакля: именно он – сигнал к потоку шквального огня ритмов ревущей музыки, которая врывается в зал, подавляя зрителя. И все же: наперекор, навстречу этому шквальному огню, дыму, мраку жизненное пространство заполняют люди, народ, - словно в замедленной съемке он «чеканит» шаг, идет, нарастая лавиной, - в ней гнев и решимость.
Так начинается спектакль «На дне» на сцене МХАТа им. М. Горького, поставленный Валерием Беляковичем.
Возобновление «На дне» на мхатовской сцене происходит не впервые: прожив в первоначальной редакции со дня премьеры в 1902 году вплоть до начала Великой Отечественной войны, когда в Минске, где театр был на гастролях, декорации спектакля сгорели, попав под бомбежку, и труппа уходила вглубь страны пешком, спектакль в трагический период разделения великого МХАТа, во многом определившего развитие драматургического искусства мира, получил новую жизнь – тем самым вновь становясь знаковым: он был первым, восстановленным в 1987 году по режиссерским тетрадям К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко. И сделала это Т. Доронина – вновь избранный художественный руководитель МХАТа им. М. Горького.
Тот спектакль играли артисты (в их числе Доронина – Настя), которые ныне составляют основу основ МХАТа им. М. Горького. Они одержали победу, определив направление театра: спектакль шел с неизменным успехом несколько лет, был очень любим зрителем.
«Свобода – во что бы то ни стало!» - так определил Станиславский духовную сущность пьесы. Эта тональность осталась основополагающей и в спектакле Беляковича. Но есть здесь и другое – пристальный взгляд интеллектуала, поставившего цель с позиции художественного видения конца ХХ века понять тайну долгожителя – «На дне». Стилистика, к которой прибегнул режиссер, решая эту задачу, - символико-философское осмысление драмы Горького.
Режиссер как бы приподнимается над бытовщиной современности, и белые одежды актеров символизируют это. Этим обусловлен и запевный аккорд спектакля: стихи, запрятанные автором в сердцевину пьесы, он выносит в эпиграф. Их читает актер, несущий спектаклю идею театра, искусства, способного спасти мир:
Господа! Если к правде святой
Мир дорогу найти не умеет,-
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
Символико-философский образ спектакля – не почерк, рассчитанный на внешний эффект, - это глубоко продуманное решение режиссера, в ходе подготовки которого к спектаклю он поднял варианты пьесы Горького, чтобы лучше понять ход мысли писателя во время работы над пьесой.
В принципе стилистика Беляковича не нова: подобным образом он поставил уже на сцене МХАТа и. М. Горького спектакль «Козьма Захарьич Минин, Сухорук» - те же белые одежды персонажей, тот же принцип сценографии. И все же здесь, в спектакле «На дне», мы значительно более явственно ощущаем истоки творческого решения Беляковича – они уходят своими корнями в античный театр, где Хор играл главную функцию спектакля – глас народа!
Спектакль Беляковича абсолютно лишен статики. Да, здесь тоже Хор, но он собирается воедино из живой, урчащей подвижной народной массы ночлежки в те кульминационные точки действия, когда вступает в принципиальный диалог с представителем народного характера или явления, воплощенного в образе героя пьесы, чтобы решать серьезнейшие вопросы бытия, философские вопросы: а что есть понятие «СОВЕСТЬ»? Что «ПРАВДА»? И почему оскорблен «ТРУД», основа основ созидательной жизни? Диалоги Хора с солистом, вышедшим из его среды, - нерв спектакля, который стимулирует действие, возбуждает ход мыслей, дает энергию всему спектаклю. Стилистика его позволяет режиссеру создать образ реальной жизни в наиболее полном ее осмыслении: рухнувшие стены ночлежки дают возможность зрителю ощутить, что действие вырвалось из душного подвала где-то на окраине столичного города на широкую площадь народной жизни, и это – символический образ современной России.
Принимая спектакль Беляковича в репертуар МХАТа им. М. Горького, Т. Доронина сказала: «Мы должны быть готовы к тому, что услышим упреки: «МХАТ отказался от своих принципов». Но оригинальная режиссерская задумка выполнена хорошо, в спектакле много обусловленных, оправданных символов, музыка изобретательна, много актерских удач, и я очень рада, что талантливый спектакль состоялся».
Одно из впечатляющих завоеваний Беляковича – это создание символической картины, где каждая деталь постоянно движущегося полотна (даже если актер не произносит ни слова) чрезвычайно выразительна, и здесь можно говорить о тонком, изысканном вкусе художника: живые картинки на заднике сцены – это прекрасные миниатюры, красота которых приковывает внимание зрителя, существенно дополняя художественное впечатление от спектакля.
И все же самая большая удача режиссера – гармоничное слияние серьезных, глубоко реалистичных, психологически точно выстроенных работ актеров с замыслом режиссера. И здесь для актера художественного театра открывается огромное поле деятельности в соединении с внутренним миром образа, который, по свидетельству В. И. Качалова, «сущность», все поведение – это все дано в пьесе автором».
Белякович поставил перед актерами очень трудную задачу философского наполнения: требование через посредство дуализма работать как бы в двух ипостасях: быть символом одного из явлений современной жизни и одновременно быть человеком с напряженной духовной жизнью, характером, наделенным глубокой личной драмой.
Автор сумел вывести постановку на самые острые вопросы современности, сумел заставить «сиять заново» величественное слово Горького. Зрители восторженно приняли спектакль: на протяжении всего действия зал постоянно взрывался аплодисментами, которые неизменно сопровождают каждый выход и Актера – заслуженный артист России Владимир Ровинский, и Анны – заслуженная артистка России Лидия Матасова, и Сатина – заслуженный артист России Валентин Клементьев. Эта работа особенно интересна – здесь сосредоточилась наибольшая сила полемики режиссера с автором пьесы, как и в образе Луки – народный артист России Валерий Гатаев, может быть, самом спорном в постановке. Лука-странник, сильный, могучий, с широким размахом и видением жизни человек, утверждающий, что вера дает силы тому, кто верит, он словно бросает вызов самому имени – Лука, тому, что Лука – вредоносный утешитель, уводящий народ от борьбы. Мысль спектакля в постоянном напряжении, поиске, споре. Здесь спор с философскими увлечениями Горького, особенно ярко появлявшимися в период конца 80х-начала 90х годов ХIХ века. Клементьев в обрисовке образа Сатина идет от реалий нынешней жизни, и его герой в его внешнем облике нарисован подчеркнуто негативными красками – это поистине босяк, шулер, вор, грубый и резкий. Но образ, созданный артистом, наделен, тем не менее, обаянием ума, внутренней силой личности, далеко не утратившей ни интереса к жизни, ни сил включиться в нее. В его умной самоиронии, восхищении красотой и значимостью слова мы ощущаем неутраченную жажду востребовательности, затаенную волю к жизни, которая ждет своего пробуждения,. Возможно, на данном этапе он и сам не понимает этого, но как оживляется его ум, когда он как бы между прочим, случайно, повторяет вслед за Лукой – «уважать человека надо!» Он сам поражен, что эта мысль родилась в его голове, как поражены и все, его окружающие. Но вглядимся в те нравственные оценки, которые исходят от него, когда возникают конфликты меду обитателями «ночлежки», они всегда – справедливы, и именно это дает ему непререкаемый авторитет как человек разума. Исподволь Сатин создает атмосферу притяжения вокруг себя, и мы явственно видим в нем личность талантливую, незаурядную, богатую.
Следует особое внимание обратить и на актеров, для которых участие в работе над постановкой «На дне» стало испытанием как актера Художественного театра им. М. Горького. Это Надежда Маркина, исполняющая роль Насти, и Сергей Баталов – Бубнов. В самом облике актеров, во всепокоряющей естественности их сценического поведения заложена правда народного характера, его обаяние и духовная высота. Настя – образ, ставший классическим на мировой сцене, с ее неутешным стремлением к высокой жертвенной любви. Здесь, в спектакле Беляковича, монологи о любви Настя читает словно бы отстраненно, словно чтец-декламатор, намеренно не пускающий эти, столь тревожные для него, мысли в глубину души. Но вот мы видим Настю в общении с Бароном, и именно здесь, в ее реальной жизни и любви, прорывается та самая, затаенная жажда высоты, на которую не может подняться ее возлюбленный. О, сколько здесь искренней безутешной боли. Сколько отчаяния и невыплаканных слез! Нежная, ранимая, изломанная, оскорбленная и попранная любовь!
А Бубнов подкупает зрителя с первых слов, произнесенных с высоких нар, где он, кажется, уютно устроился, приняв все, что его окружает. В его беззлобном, открытом характере, в его простодушии и неподдельном внимании к каждому человеку – он видит его в обитателях ночлежки – в его мягком, народном юморе и самокритичности столько наивности и доброты, что ни его оборванный наряд, ни реалии ночлежного дома не трогают вас, и вам хочется общения с этим теплым, наделенным живым умом и открытой душой человеком. Тем страшнее и горше его рассказ о попранной, несложившейся жизни.
Когда-то Александр Фадеев, говоря о Горьком, особенно выделил мысль о том, что больше всего писатель и человек А. М. Горький «Ненавидел всякое угнетение человека, особенно угнетение женщины». Это свойство драматурга пронизало всю ткань постановки Валерия Беляковича. Особой красотой овеяна «женская тема». Здесь ни одного «проходного» характера, здесь все – красота, здесь каждый образ – муза, здесь – жизнь; в ее суровости и полноте той атмосферы «Ночлежки», в которую опущена Она, дар любви и красоты. Первый же выход всех женщин сразу – они в белых, летящих, все возвышающих одеждах и очень красивы – в движениях, жестах, пластике. Они все – созданы для любви, для той великой миссии на земле, чтобы «будить человека в звере». Именно Настя выводит Барона, которого Александр Самойлов играет ярко, с огромной долей сатиры и порой даже гротеска, на необходимость самооценки, на понимание своей ничтожности из-за потери «характера». О, это совсем не дурной человек, но! – потерявший в себе что-то важное и горько страдающий от собственной дрянности. Его суд над собой беспощаден, и оттого так навязчиво ерничает, «хохмит» и паясничает этот Барон. Его трагедия откроется вам внезапно – в той драме погружения в лай собачий, когда Васька Пепел от скуки заставит его встать на колени и лаять: «По-собачьи! Лай! - тебе говорю!» И вы, пережив этот ужас, эту боль унижения и падения, украдкой смахнете непрошенную слезу.
Все, все язвы современной России раскроются вам. И вы скажете горько себе: «И все это правда! Как низко мы пали!»
И вам будет вторить со сцены рабочий человек Клещ в пронзительном исполнении Бачурина:
- Какая правда? Где правда? Работы нет, силы нет. – Вот – правда! Дьявол! На что мне – правда? Дай вздохнуть…вздохнуть дай! Чем я виноват? За что мне – правду! Жить нельзя – вот она – правда!
К одной из очень ярких удач спектакля можно отнести и исполнение Максимом Дахненко образа Васьки Пепла. В нем поражают красота молодости, жажды жизни, смелость, возвышенность в тяге к чистой любви, и в то же время душевная хрупкость, бунтарство, сопряжение с желанием покориться добру, нежности, порядочности. Внутренний трагизм образа как бы отражает трагедию современной молодежи, поставленной в невыносимые условия «выживания».
Роль личности в постижении жизненной правды – едва ли не самый важный вывод сегодняшних дней, прозвучавший в спектакле. Это не развлечение – спектакль Беляковича, не игрище, которыми ныне забивают умы «деятели искусств», впавшие в лицедейство. Это спектакль-раздумье, экзамен на интеллектуальную состоятельность и человечность. Это горький дым правды наших дней, когда народ, полный внутренней силы и жажды жизни, загнан, как рабочая лошадь, не нужная нерадивому хозяину. В спектакле не раз автор его возвращается к теме «НАРОД». Честно, не заигрывая с ним, Белякович отважился на суровую правду: дважды в спектакле звучит чужая музыка, звучит ритмично, почти весело, в самые трагичные моменты жизни, когда разъяренный, потерявший внутреннюю опору человек совершает убийство. Музыка играет так громко, так созидательно, так ослепляющее! И народ, еще не осознавший себя, подчиняется зловещему ритму, теряя свою индивидуальность. Темп ритма нарастает, движения людей, затянутых в массовый психоз, становятся бессмысленными и страшными…
В чем причина неразборчивости народа, его неумения, а порой и нежелания увидеть истину без прикрас, возмутиться своему существованию? К осмыслению этих вопросов подводит спектакль всем ходом действия, всей болью и горечью картины представленной драмы.
Как могло это случиться?
На этот вопрос определенно и точно, вскрыв его суть, ответил А. М. Горький еще в начале века, но пока человечество не вняло его открытию:
«Маяк, пылающий во мраке жизни, как некий огненный цветок, рожденный Мыслью, завоеватель мира – Человек – горит впереди людей и освещает дорогу к совершенству – а в отдалении от него, рассчитывая каждый шаг и осторожно озираясь, следит за ним действительный хозяин всей земли, благоразумный и почтенный Мещанин. Он далеко отстал от Человека и не может подойти ближе к нему, ему невыгодна эта близость, она – опасна, беспокойна и тяжела. Его руки и ноги окованы цепями собственности, и он всегда заботливо увеличивает тяжесть своих цепей, потому что – только под их гнетом он и чувствует себя независимым. Он – благоразумен. Гордое сознание внутренней свободы чуждо его серенькой и узкой душе, он понимает только независимость от своего соседа и хочет только ограждения своих личных и имущественных прав. Его небольшое сердце тесно набито маленькими вожделениями – жаждой удобств, покоя, стремлением к сытости, почету, он хочет полноты желудка и души, и в этой полноте он видит – свое счастье».
А как же НАРОД? Да разве мещанину есть до него дело?! На этой поразительной ноте кончает спектакль Валерий Белякович. Он весь, всем открытым сердцем и душой обращен к разуму народа. Художник, так ярко и впечатляюще сумевший показать день России, обращен в ее Завтра, заставил вспыхнуть и озарить народ истиной: секрет долгожительства пьесы Горького «На дне» - в ее человечности, в том, что нет в ней мелких душ и страстишек, низости и мерзости нравственных уродов, что есть, живут, вдохновляют все новые и новые поколения людей вопросы, единственно важные для всего человечества – ГУМАНИЗМА, ДОСТОИНСТВА, ЛЮБВИ.