Долженков Валерий Михайлович

Информация:

____

«Ещё учительница пения в школе говорила: «Люди большие деньги платят, чтобы в цирк попасть, а тут вызови Долженкова к доске – и никаких денег не надо платить». Так что тяга к искусству у меня была всегда. Лицедейство мне было близко изначально. Ходил в дом пионеров, тогда это было средоточие занятий искусством….» - так Валерий Михайлович, вы начинали рассказ о своей жизни. Театр в Рязани, театр в Красноярске, Москва… ВГИК, ГИТИС… Юденич, Белякович, Юго-Запад… Млечный путь вам под ноги, дорогой Валерий Михалыч! Спасибо, что нам так долго было по дороге! Это было прекрасное путешествие!

Анна Китаева

____

Вспоминая Валерия Михайловича Долженкова, на ум приходит одно неожиданное определение: «теплый». В нем была удивительная теплота, доброта, – и неиссякаемый юношеский задор, сопряженный с ощущением некоторой наивности: Дон Кихот сцены.

В Театре на Юго-Западе он сразу же «попал» в роли, которые принято считать «фактурными»: благородная седина, яркая внешность - все это обеспечивало ему и зрительскую любовь, и режиссерское внимание. Он мог быть при этом и невероятно смешным и даже немного нелепым, как его дон Лусио в «Куклах», быстрый, мельтешащий, весь сделанный на череде ярких, заведомо картинных жестов: эдакий персонаж комедии дель арте. А мог быть – зловещим и даже пугающим, как его Каифа в «Мастере и Маргарите»: в сцене, когда он выходил и цедил сквозь зубы «Синедрион требует освободить Вар-равана» у зрителей по спине всегда бежал невольный холодок. А дальше было преображение – буквально через десять минут он уже превращался в пьяненького старичка, одного из посетителей «Грибоедова», и его бессловесные па неизменно веселили и приковывали внимание.

Он с неизменным веселием рассказывал о своей, как сам говорил «эпизодической кинокарьере», как на советских «восточных» киностудиях его звали играть разных разбойников да басмачей – еще бы, такая фактура: вьющиеся волосы, борода, острый взгляд! А его тянуло в театр, на сцену, хотя в кино он вполне мог бы стать нашим Кристофером Ли – но нет, хотелось прямого контакта со зрителем, ежденевного чуда спектакля, волшебства искусства.

Его Тиресий в «Эдипе» был именно таким чудом: палитра эмоций, которые Долженков выдавал в этой роли, складывалась в настоящую актерскую фугу – единую тему, которая неизменно повторялась, каждый раз дополняясь все новым звучанием. Он играл безумца, но безумца не исступленного, а абсолютно уверенного в собственном даре и божественной правоте, он играл не человека, он играл предназначение, и это, конечно же, завораживало.

Пожалуй, он мог бы быть идеальным Дон Кихотом, если бы вдруг Валерий Белякович вдруг решился поставить свою версию романа Сервантеса – и был бы в этой роли весь спектр таланта Валерия Михайловича: от гротеска до трагедии. Да он таким и был – настоящим рыцарем театра, искренне, до самого конца преданным своему делу, своей сцене, своему зрителю. Это был его дом, это было его счастье – и это была его персональная ответственность перед зрителем: нельзя играть вполсилы, надо постоянно – нет, не играть, а жить! жить на сцене! – как учил Белякович.

И эта сила сценической жизни – она осталась в нас, зрителях, потому что была основана на искренности и доброте. На таких простых, но единственно возможных истинах.

Спасибо Вам, Валерий Михайлович. Любим и помним.

Павел Сурков

___

Из интервью от 12.10.12:

- Ваш первый выход на сцену Юго-Запада? Что это был за спектакль?

Когда пришёл на Юго-Запад, просил Беляковича дать мне шанс. И он дал. Это был 94-ый год. Первый спектакль был «Ромео и Джульетта», я заменил Черняка. Играл очень плохо. Ну совсем не получалось первое время. Никак не мог войти в струю этого театра. Вплоть до того, что собирался уходить. И потом вдруг от отчаянья появились силы. Когда Чебутыкина сыграл. Больше так, кстати, никогда не удавалось повторить. Вот именно момент сдачи «Трёх сестёр». Я думал, мне конец. А потом вдруг такое из меня пошло. То самое, великое. Больше этого великого не повторилось ни на одном спектакле. Потому, что я уже знал, куда идти. А тогда не знал. Было ещё с Милягой. Когда я не знал, куда идти, что делать. И такое удалось сотворить. Как никогда потом.

- Какая ваша любимая роль?

Любимая бывает единожды, когда получится спектакль. Вот, к примеру, всё хочу впасть в безумие в «Эдипе», но пока не получается. Но может однажды и получится «любимая роль».
______________

С такой внешностью, как у этого актера, можно еще долго играть благородных отцов благородных семейств. Ну и… «дедморозить» без грима… Однако, по-моему, Валерий Долженков не собирается почивать на лаврах. Он двигается на сцене так, что даст фору многим молодым, и его послужной список пополняется самыми разнообразными и неожиданными ролями. За это, конечно же, надо сказать отдельное спасибо режиссеру.

А что меня больше всего в нем поражает, так это какая-то детскость и непосредственность на сцене, не свойственная актерам с такими благородными сединами. Его роли всегда так свежи, будто он впрыгнул и в костюм, и в образ не десять лет назад, а вот – совсем недавно, может быть, даже еще не совсем освоился в ней. И потому находится в активном поиске. Хорош актер как в ролях столпов закона: Князь Вероны («Ромео и Джульетта»), первосвященник Каифа («Мастер и Маргарита»), тан Ментейс в спектакле «Макбет», - так и во многих характерных ролях. В первых он излучает авторитетность и уверенность. Он полон праведного гнева и готов вершить суд, от которого зависят жизни людей и течение истории. Такому князю, такому первосвященнику нельзя не поверить. Но при этом он уморительный в своей нелепости и восторженности Земляника («Ревизор») и антрепренер дон Лусио («Куклы»), его отец-одиночка Баптиста из «Укрощения строптивой» никак не может управиться с двумя взрослыми дочерьми, а его старый патриций Сенект жутко обижается на Калигулу за то, что тот называет его «женушкой».

Сенект, пожалуй, заслуживает отдельного разговора. Этот персонаж – самое светлое пятно в мрачном и жестоком спектакле. Конечно же, он изначально был задуман автором и режиссером, как тот, кто должен смешить людей. Но благодаря исполнителю этой роли глуповатый патриций обрел такое очарование, что его впору помещать в комедии Рязанова. Его взаимодействие с кровожадным императором полно постоянной смертельной опасности, но зритель смеется так, что совершенно забывает об этом. И кажется невероятным, что с этим героем может что-то случиться. Ведь он добрый. Он смешной… Пожалуй, самая необычная из ролей в репертуаре актера – слепой старец Тиресий в спектакле по древнегреческой трагедии «Царь Эдип». Сцена допроса старца – одна из мощнейших в спектакле. Зритель, как и сам царь, не понимает, действительно ли Тиресий безумен или притворяется, чтобы скрыть правду от Эдипа, пытающегося выведать себе на горе тайну своего рождения. Несчастного старика безумно жаль, он немощен и хочет уйти, но вдруг в какой-то момент он весь преображается – голос обретает силу, взгляд словно становится зрячим, он пророчествует – и это пророчество страшно, как страшен и он в этот момент. Такое резкое изменение требует огромных физических и эмоциональных затрат, но Валерию Долженкову – «моржу» и спортсмену – такие препятствия нипочем. Вот такой вот он – спортсмен, некомсомолец и просто красавец!
Екатерина Негруца