В Театре на Юго-Западе поставили Dostoevsky-trip Владимира Сорокина
Имя автора «Романа», «Нормы» и «Голубого сала» вряд ли нуждается в особых комментариях, но постановку главного режиссера театра на Юго-Западе Валерия Беляковича все же следует признать нетривиальным репертуарным ходом: до недавнего времени московская сцена, кажется, знала лишь один сорокинский текст – в театре «Около дома Станиславского» шла «Дисморфомания».
Белякович между тем ставит уже вторую пьесу самого радикального русского автора 90-х и обещает продолжение: на излете прошлого сезона он угостил публику «Щами», а в репертуарный план включена «Очередь» - постановка, которая должна завершить задуманную театром сценическую трилогию по текстам Сорокина. Не похоже, что эти спектакли – результат конъюнктурных соображений – перспектива заработать на подобном материале приз зрительских симпатий выглядит довольно сомнительно. Привлечь к себе внимание, впрочем, можно.
Идея Dostoevsky-trip столь же проста, сколь эффектна: литература – это наркотик. Есть наркотики мягкие типа «Флобера» или «Мопассана». Есть жесткие, к примеру «Кафка» или «Сартр». «Набоков» запредельно дорог, «Горький» - удел безнадежных маргиналов, которые не в состоянии наскрести денег на что-то пристойное.
Приняв дозу «Достоевского», семеро безымянных персонажей пьесы мутируют в героев «Идиота». Этот процесс носит отчетливо физиологический характер: классический текст жадно поглощается, переваривается, и, наконец, извергается на зрителя в виде чудовищной словесной каши: недожеванные ошметки речи Мышкина, Рогожина и Настасьи Филипповны уже не различить сквозь пудовые наслоения матерщины и вариаций на фекальную тему. Понятно, что исход коллизии может быть только один – летальный: в финале продавец препарата констатирует, что «Достоевский» в чистом виде смертелен.
Dostoevsky-trip – это Сорокин в чистом, дистиллированном виде: здесь его неизбывное переживание эдипова комплекса по отношению ко всей предшествующей литературе достигает кристальной ясности. В свежем «Голубом сале», несмотря на клонирование текстов русских классиков, эффект уже не тот: на поверхность романа всплывают иные сюжеты. Dostoevsky-trip – технически безупречен.
В Театре на Юго-Западе этот идеальный постмодернистский механизм работает на холостом ходу. Белякович как будто не замечает, что ненормативность сорокинской театральной лексики, о которой публику вежливо предупреждает голубой оттиск на билете, выражается не только в изобильном употреблении мата, сколько в тотальной деструкции всех привычных для сцены отношений между актером и текстом. Этот сюжет в спектакле не отыгран практически никак. Речевая катастрофа визуализируется самым банальным образом. В дело идут гротескная мимика и аффектированные интонации, потертые кожанки и ржавые бочки, которые персонажи с грохотом перекатывают по сцене, - словом, весь набор стандартных постановочных «штучек», призванных подчеркнуть абсурдность происходящего и создать мрачную атмосферу постиндустриального апокалипсиса. Поклонников Сорокина такое надрывное прочтение пьесы, должно быть, немало повеселит.