Ровно двадцать лет разделяют "Гамлета" 2984 года в постановке Валерия Беляковича с новой версией режиссера, "Гамлетом" 2004. В середине восьмидесятых, несмотря на экспериментально-новаторское звучание спектакля в целом, Гамлет Виктора Авилова и Клавдий Валерия Беляковича в Театре на Юго-Западе решали для себя вполне традиционные вопросы. Они оба мучились от осознания того, что "Дания - тюрьма", но если первый не знал, как жить в прогнившем королевстве, то второй отлично понимал, что нужно делать, чтобы не только выжить, но и получить желаемое. Гамлет Виктора Авилова почти физически болен проклятым вопросом "быть или не быть". Он был страшен в своем решении идти до конца, и он был обречен на поражение, а вернее, на смерть, что однажды заглянула ему в глаза...
Сценическая версия сегодняшнего "Гамлета" принципиально отличается от спектакля двадцатилетней давности. Отличается прежде всего ощущением времени, изменившемся до неузнаваемости категорически, времени, опрокинувшем понятия, казавшиеся несокрушимыми, и воздвигшем новые ценности со страстью близкой к космической.
Пространство нового "Гамлета" контрастно изначально: полукруг массивных черных колонн и резкие редкие просветы узких зеркал рождают ощущение дискомфорта. Оно усиливается, когда колонны отказываются полыми трубами, свободно и легко раскачивающимися от несильных толчков, а зеркала с неумолимой реальностью отражают в единой плоскости и героев трагедии и зрителей, ее наблюдающих. Облаченные в черно-белые одежды действующие лица нового "Гамлета" то бесшумно скользят в плавном хороводе, то яростно стучат каблуками, в такт зловещим звукам, заполняющим пространство. Постоянно возникающие пластические решения большинства сцен потребовали от создателей спектакля изрядного сокращения шекспировского текста, однако, сюжет о принце датском и его герои от этого не пострадали. Белякович выбрал для своего нового "Гамлета" особый жанр. Сегодня он рассказывает драматическую историю, используя приемы музыкального театра. Есть кордебалет, с механической точностью выполняющий заданные режиссером движения. Есть солисты - Гамлет, Клавдий, Гертруда, Офелия, Полоний, Призрак, имеющие свои "сольные" партии. Есть особая манера общения - актеры в своих диалогах монологах обращаются не друг к другу, а к зрителям, вернее даже, слушателям. Есть и заданная режиссером статичность шекспировских образов. Но, несмотря на нововведения, сочиненные Валерием Беляковичем, главным героем как пьесы, так и либретто, по-прежнему остается принц датский Гамлет.
Сегодняшний Гамлет в исполнении Сергея Неудчина, в отличие от своего предшественника - Гамлета Виктора Авилова - не размышляет. Он действует - стремительно, беспощадно, не гнушаясь ни ложью, ни коварством. Он - не избранный, не стоящий особняком философствующий одиночка. Он - плоть и кровь датского королевства. Он - знаток его законов, его нравов, его образа жизни. Его решительность пугает, настораживает и отталкивает. Этого Гамлета не жалко, он не вызывает и отвращения, потому что у него нет иного выхода, кроме как "быть". А "быть" для Гамлета Неудачина - значит действовать, бороться теми способами и средствами, которые ему знакомы. Потому как, стоит ему замешкаться, и королевская свита, так похожая на стаю огромных черно-белых птиц, постоянно кружащаяся в фантастическом ритуальном танце, поглотит его целиком, без остатка. Только у гроба Офелии, почти в самом финале спектакля, этот новый Гамлет вдруг вспомнит о своем монологе "Быть или не быть". Но произнести его у него уже не будет времени. Он делает это поспешно, не вдаваясь в размышления, и даже не дочитав до конца. Для него вопрос "быть или не быть", то есть действовать или не действовать, жить или не жить, не стоит и не стоял. Быть, действовать, бороться для Гамлета Неудачина синонимы. Он выбрал "быть" в самом начале спектакля, а значит, все, что произошло в трагедии - и убийство Полония, и сумасшествие Офелии, и посланные на смерть Розенкранц и Гильденстерн, и пронзенный клинком Лаэрт, - все это дело рук Гамлета. И пусть злодеяния его ужасны, но все же нового Гамлета они пугают меньше, чем "неизвестность после смерти", чем "боязнь страны, откуда ни один не возвращался". Неожиданно этот финальный монолог Гамлета представляет старую и всем известную историю, рассказанную Театром на Юго-Западе в абсолютно новом свете: да, в нашей жизни сегодня мало зла, много страха, много бед, несчастий, несправедливостей, в ней, как и во времена Шекспира, много боли, страданий, "сердечных мук и тысячи лишений, присущих телу". Но жизнь ни с чем не сравнима. И отказаться от нее, какой бы она ни была, совсем, совсем, совсем не легко. Даже если ты - принц датский Гамлет...