В Центральном доме актера открылась выставка «Работы художественно-постановочном части театров». Ее инициаторами выступили журнал «Сцена» и Клуб заведующих постановочной частью (завпостов), возглавляемый М. Печориной.
Знаем ли мы, как сценическая среда, в которой играет актер, во многом зависит от того, как выполнит замысел режиссера и сценографа постановочная часть театра – художники-исполнители, бутафоры и гримеры, художники по свету и костюмеры? Вот они-то и демонстрировали нам свое мастерство.
Но сугубо сценических работ на выставке оказалось не так уж много. Лидерами неожиданно стали те, кто рассчитывал проявить себя в автономном художественном творчестве, может быть, и вызревающем в недрах театрального процесса, но идущем где-то параллельно с ним. Это понятно: художники постановочных частей, стремясь к самостоятельному успеху и перехватывая инициативу, оказались в центре внимания, предложив нам собственные сюжеты, не включенные в сценические планы. И им нашлось, чем нас заинтересовать.
Например, художник-гример Н. Остроумова из Российского Молодежного театра предложила целую серию своих «Композиций», из дерева, масла, металлика, судя по всему, для сцены невероятно перспективных, но пока живущих абстрактной жизнью. Театр «Ромэн», почему-то отказавшийся порадовать наш глаз буйством цыганской экзотики, предложил живопись художника В. Гречко с разнообразными московскими пейзажами. Детский музыкальный театр, тоже забыв о своей «детской» специфике, предстал живописью художника-исполнителя Е. Суровиковой. Театральный центр им. Ермоловой похвастался графикой Г. Мамедовой и деревянной скульптурой художника-бутафора Н. Куликовой, представляющей вовсе не прикладную эстетическую ценность. Дебют-Центр прикрепил на стену конструкцию А. Колейчук под названием «Кимоно», явно не функционального предназначения. Театр Сатиры рядом с подсвечниками из спектакля «Ревизор» развесил многократно затмевающие их роскошные гобелены А. Ишмурзиной.
Словом, скромные мастера московских постановочных цехов оказались на высоте, явив миру собственное независимое творчество. Что же до самих спектаклей московских сцен, то и они, конечно же, имели честь быть представленными.
Театр на Юго-Западе выставил брутальную композицию из спектакля «Король умирает». Резкие цветовые контрасты женского костюма, жесть и мешковина мужского (художник И. Бочоришвили), огромная и грозная металлическая труба («Все это железо я нашел на свалке», - невозмутимо заявил худрук Валерий Белякович) – все, как всегда в этом театре, исполнено лаконизма, наступательности и заразительной игры.
Вот искусные костюмы Е. Качелаевой из спектакля Театра им. Гоголя «Петербург». О да, мы помним этот «Петербург», разворачивающийся на Малой сцене театра: наш скользящий зрительский глаз, уцепившись за прихотливость кружев и накидок, легко потянет ленту воспоминаний, которая развяжет знакомый сценический сюжет!
А вот и Большой театр России. Его сценическая бутафория и костюм С. Вирсаладзе из «Лебединого озера» обращают на себя внимание уже потому, что оказываются на расстоянии непозволительно короткого, интимного и блаженного приближения.
Театр им. Маяковского и Ногинская драма напомнили о себе скромно и без особого вымысла, представив, с одной стороны, макет Д. Крымова к спектаклю «Наполеон», с другой – неосуществленный эскиз к пьесе Островского «На бойком месте».
С истинным же вдохновением явил себя Историко-этнографический центр, развернув в фойе Дома актера целый сюжет из спектакля «Русский календарь». Много лет упорно сотворяющий историко-этнографический миф о великой Руси, этот театр выгородил натуральный кусок деревенской улицы с натуральным плетнем, подлинными костюмами XIX века, огромным чучелом Масленицы, лаптями, мхом, корзинами со снедью, а также с музыкальными инструментами, рушниками и ярмарочным Петрушкой. Все это с утонченным вниманием как к царскому костюму, расшитому жемчугом, так и к простому пасхальному яичку. И с приложением дотошного инвентарного списка, не скупящегося на подробности: «...гудок, свистулька, гусли, окарина, колесная лира, калюка, трещотка, кучум». Зритель не может отказать себе в удовольствии все это рассмотреть и перетрогать, сверяя с перечнем. И оказывается втянутым в мир, где привычно музейное становится реальным.