Вопреки распространённому мнению, насыщенная событиями театральная жизнь существует в столице и далеко за пределами Садового кольца. Яркий пример тому – Театр на Юго-Западе. Художественный руководитель театра Валерий Белякович, человек поистине неутомимый, выпустил за минувший сезон семь премьер и возобновил в новой редакции несколько популярных спектаклей репертуара. Можно предположить, что будущий сезон окажется для Беляковича не менее насыщенным, - ведь грядёт его юбилей, и затеяно множество интересных дел. О некоторых из них нам удалось поговорить. Хотя начался разговор с другого…
- Валерий Романович, за минувший сезон Вас часто можно было встретить на спектаклях других режиссёров: и на "Чевенгуре" Льва Додина, и на "Макбете" Някрошюса, и на премьерах у Мирзоева. Что-то из увиденного заинтересовало Вас?
- Должен сказать, что я в принципе зритель благодарный. Приходя в любой театр, я в первую очередь радуюсь, что он существует, что есть люди, которые занимаются творчеством, и чем больше такого добра будет, тем лучше. Когда я учился у Гончарова на актёрском, при разборе работ он всегда говорил: "Сначала скажите, что есть хорошего". И в основном у меня эмоции положительные. Потому что в любом, даже в самом скучном спектакле найдётся актёр, на котором отдыхает глаз. Вот однажды я присутствовал на выступлении какого-то ансамбля колумбийского танца. Не очень-то зажигательное оказалось зрелище, но там в массовке была одна танцовщица, которая в таком экстазе танцевала эту дурную хореографию, что от неё было глаз не оторвать. И теперь я этот "ансамбль песни и пляски" вспоминаю исключительно благодаря той девушке из двадцатого ряда массовки. Так и в любом спектакле найдутся приятные моменты. Я могу отмечать, например, что это не мой стиль, глядя работу Някрошюса, понимаю, что я так ставить никогда не стал бы, но это не значит, что этого не должно существовать. Наоборот, слава Богу, что всё это есть. Мне может быть скучно, я могу даже отключиться, но это мои проблемы. Вот на "Борисе Годунове" Доннеллана у меня был момент, когда я впал в кому, но потом через какое-то время "включился" и сейчас могу сказать, что мне "Годунов" очень понравился. Никто никогда так эту пьесу не ставил. Я сам ставил "Бориса Годунова" в "Новой опере", перечитал массу литературы, мы с Колобовым спорили, думали, убийца Борис или не убийца, и почему он страдает. Ведь у Мусоргского нет на это ответа. А у Доннеллана мне сразу стало понятно, что такой Борис, без сомнения, убийца. Всё в спектакле логично, строго, выверено. Феклистов замечательно играет Бориса. Я смотрел и думал, насколько всё это здорово. Додумался бы до такого я сам? Наверное, нет. А как гениально Мирзоев работает с Шекспиром! Это просто театральный праздник. Может быть, мне просто везёт на впечатления. Кроме того, я всегда чувствую, где хороший спектакль. У меня внутренний "камертон" срабатывает.
- Давайте переключимся на Ваши собственные дела. Этим летом Вы отмечаете свой юбилей… По этому поводу затеваются какие-то торжества?
- Знаете, есть такое понятие, как судьба. Меня ведёт по жизни. Я ничего не планировал. Вот наш директор Борис Хвостов, мой бывший однокурсник, свои пятьдесят лет просто не заметил. Недавно я прочитал интервью Михаила Козакова, где он сказал, что в день своего шестидесятилетия просто сыграл спектакль, а потом все выпили, как будто за премьеру. Вот и мне не хочется что-то специальное затевать. Поэтому в свой юбилей я буду работать – репетировать спектакль "На дне" в Пензенском академическом театре имени Луначарского. Утром я приду в театр, актёры меня поздравят, скажут добрые слова, и мы начнём репетировать. А вечером предстоит интересное мероприятие. Когда я ездил заказывать декорации, то встретил директора Дома-музея Мейерхольда, и она пригласила меня прийти в этот день к ним. Поэтому после репетиции я отправлюсь в дом Мейерхольда и в его гостиной буду читать людям монологи и свои рассказы. Мне кажется, что это очень символично, потому что я учился у Бориса Александровича Равенских, который был учеником Мейерхольда. И получается, что я как бы внук в доме у деда – в этом есть что-то необычное. А когда я приеду после премьеры в Москву, то перед отправкой на гастроли в Японию отмечу "пост-фактум" юбилей в своём театре спектаклем "Конкурс", который сейчас репетирую. По-моему, получается мощная программа.
- Вы ведь летом собирались ещё и в Нижний Новгород?
- Да, там есть замечательный Театр комедии, совсем недавно построенный. И им нужен спектакль на открытие. Они попросили меня что-нибудь поставить, и я подумал, что если нужен зрелищный спектакль, да ещё чтобы занять всю труппу, то стоит остановиться на "Сне в летнюю ночь". Работать мы будем вместе с Ириной Бочоришвили, незаменимым для меня человеком. Премьера должна состояться в начале сентября. Лишь бы здоровья хватило всё осуществить.
- Обычно в преддверии юбилея подводятся некоторые итоги. У Вас не возникает такого желания?
- Нет, я никакие итоги не подвожу. Зачем? Подвёл итоги – а что дальше? Я подвожу итоги очередного сезона, говорю, хорошо мы работали или нет. А потом – сразу же прыжок в следующий. Ведь если подводить итоги, значит, надо с кем-то себя сравнивать, производить статистические подсчёты. А это весьма бесполезное занятие.
- Если говорить о сезоне, то довольны ли Вы сами, как он прошёл?
- Конечно, доволен. Мы много работали, практически каждый день, было у нас и много зрителей. Но больше всего я доволен, что за этот сезон у меня в театре "зажглись" новые "звёзды". Прежде всего, это Олег Леушин и Карина Дымонт. Для меня нет большей радости, чем видеть, как на твоих глазах происходит рождение большого актёра. И с Олегом, и с Кариной просто благодать работать. Помню, однажды после "Гамлета" я сильно раскритиковал Карину на разборе спектакля. Видимо, я попал в точку, потому что увидел, как её это огорчило. Замечательно, когда актёры воспринимают критику сердцем. С этого сезона у меня в театре стал работать племянник Михаил, и я вижу громадный заложенный в нём творческий потенциал. В нём схлестнулись гены Беляковичей и Авиловых – он сын Ольги Авиловой, сестры Виктора, и моего брата. Словом, народилась такая новая генерация, которая, что вполне естественно, захватывает положение в театре. Егор Дронов, Шура Горшков, Максим Шахет – всё это тридцатилетние "орлы", на которых можно делать ставку. Я специально "пробил" для них гастроли в Америку, чтобы они поиграли там "Dostoevsky-trip", и "Калигулу", и "Чайку". Надо, чтобы у них "рамки раздвигались", ведь гастроли необыкновенно питают творческие организмы. Вот такие у нас итоги. По-моему, за этот сезон я не ставил в других театрах. Работы было достаточно здесь. Ведь мы восстановили весь репертуар. Осталась только трилогия Сухово-Кобылина. Ремонт опять же закончили. Теперь вот облагораживаем местность вокруг театра.
- Зрителям будет приятно.
- Конечно. Но, с другой стороны, стиль "ободранного театра" я тоже люблю. Мне очень нравился наш старый театр, где на стенах можно было клеить любые фотографии, пальто в гардероб вешали без номерков, а после спектакля разбирали, и, что интересно, никто никогда не воровал.
- Вы упомянули предстоящие гастроли в Японию. Похоже, с этой страной у Вашего театра давние и прочные связи; а в этом сезоне японцы просто поселились у Вас в театре…
- Дело вот в чём. Ведь мы находимся далеко от СТД. Как человек, которого ведёт судьба, я никогда не участвовал ни в каких тусовках. И получается, что нас как бы и нет. Номинально существует театр, но никем не замечается. Кстати, очень приятно, что в этом году я получил премию мэрии Москвы в области культуры литературы и искусства. Так вот, не участвуя в тусовках, выпадаешь из обоймы, не знаешь, где какие фестивали проводятся, а потому полагаешься только на себя. И когда первый раз нас японцы пригласили с "Гамлетом", и мы объехали за два месяца почти всю страну, мне удалось наладить там контакты, и нас запомнили. А потом, когда была совместная постановка "Ромео и Джульетты", нашлись новые контакты, я ставил там "Мольера" и "На дне" и окончательно укрепился. Но дело не в этом, а в том, что нас в Японии запомнили, и теперь, приглашая нас, импресарио имеют возможность рисковать. Ведь не было города, где бы мы не побывали. И мы уже приезжаем как знакомые. Я говорю актёрам, чтобы не вздумали халтурить, потому что гастроли обязаны пройти хорошо. Так же, кстати, и с Америкой: один раз съездили, закрепились, и предстоящие в будущем сезоне гастроли будут уже пятыми по счёту. Я во всём полагаюсь только на собственный опыт и возможности.
- У японского зрителя Вы очень популярны; но ведь и здесь годами зрительская любовь к Вашему театру всё увеличивается. Какой зритель приходит сегодня к Вам в театр?
- Иногда бывает, что я перед спектаклем стою на входе, кого-то встречаю и вижу, что к нам ходят необыкновенные люди. Как я люблю театр, так люблю и публику, неотъемлемую часть театрального организма. И в театр к нам идёт, по-моему, "цвет" общества. У всех разное понимание того, что это такое. Но для меня это те люди, которые приходят смотреть именно нас, нашу работу. Какое у меня может быть к ним отношение? Бывает зал тяжёлый, бывает – лёгкий, но каждый раз они приходят, садятся на места, замирают, и ты им что-то показываешь. Ведь это просто чудо, и я не перестаю удивляться, что именно к нам приходят люди, смотрят, хлопают в ладоши, да ещё мне платят деньги. Я всегда говорю артистам: "Вы – избранные люди!" Мы часто забываем об этой избранности, можем не подготовиться к спектаклю. А забывать нельзя. Публика – это половина театрального процесса. Ведь раньше в театр шли за правдой, которая была только на сцене. А потом правда хлынула со всех сторон, она есть в каждой газете, и от театра потребовались чисто художественные завоевания, откровения, чтобы народ к тебе пошёл. Сейчас удивить трудно, ведь запретов никаких нет. В такой ситуации уже выявляется, кто есть кто. И всё-таки замечательно, что находятся люди, которые нас предпочитают Интернету, фильмам и всему прочему. Они хотят смотреть на живого человека. К нам приходят эмоционально подвижные люди, чувствующие. Случайной публики почти нет. Ведь те, кто приходит за билетами, знают, куда они идут.
- К вопросу об избранности: на Ваш взгляд, о чём сегодня стоит говорить со зрителем, что он должен сохранить в себе, выходя из театра?
- Чем дольше живёшь, тем больше теряешься и не знаешь на это никакого ответа. Но единственное, что они должны сохранить, - это радость от того, что живёшь на свете. Ведь человек, выходя из театра, посмотрел на жизнь со стороны, что-то запало ему в душу, что-то в нём встревожилось. И хочется, чтобы его не оставляли такие сиюсекундные размышления обо всём, что он видел. Хочется помочь человеку. Японцы называют актёров "приносящие забвение". А я бы сказал наоборот, что актёр должен взбудоражить человека, заставить его порадоваться тому, что он живёт на свете. Нужно, чтобы он получал удовольствие от пребывания в зале, от контакте с артистами, а артисты – от контакта с залом. Ведь для этого мы живём на свете – для контакта.