Н. Старосельская «Заметки последнего оптимиста» (отрывок)
Мы все чаще и чаще говорим о том, что прошло время театров и настало время спектаклей. В подобном рассуждении есть доля истины – трудно сыскать на московской театральной карте островок благополучия: в каждом амбарчике свои кошмарчики, свидетельствует народная мудрость, и с ней не поспоришь. У каждого отдельно взятого театра – свои отдельно взятые трудности и проблемы, что не мешает почти всем им время от времени выпускать спектакли по-настоящему серьезные.
В Москве в сезоне 1991-1992 года состоялось чуть ли не двести премьер, а потому любой обзор будет субъективным. Вряд ли найдется критик, посмотревший все без исключения, да и не стоили многие из них того, если честно. А значит, каждый говорит лишь о том, что так или иначе попало в круг его внимания, пробудив и мысли о нынешнем состоянии театра, и чувства радости или скорби по поводу сегодняшней сцены.
Тогда неизбежно окажется, что из понятия «сезон» как-то само собой улетучилась атмосфера, и осталось лишь сугубо временное содержание. Но в том-то и парадокс театрального бытия: каждый из профессионально причастных к театру людей сам создает эту особую ауру, атмосферу. У каждого – свой театральный сезон…
Есть у меня свой «круг» премьерных спектаклей – по ним и сужу. Отнюдь не с чувством безнадежности, потому что многое из того, что происходит в наше непростое время в театре, заставляет думать о поиске путей из тупика, поиска позиции, наконец.
Здесь отчетливо вырисовались два пути, по которым двинулся сегодня театр, - расчет на успех любой ценой (будь то откровенный эпатаж или слегка эстетизированная порнография) и ставка на то, что еще недавно называлось «вечными ценностями». Название стыдливо стушевалось, но суть осталась та же – поиск непреходящего. На этом держатся, порой, спектакли-долгожители.
Мне трудно отделаться от двух, разделенных годом, впечатлений. Они неодинаковы по силе, потому что слишком разнятся и сами постановки, и обстоятельства, оба раза создавшие атмосферу театрального действа, но они близки ощущением глубокой неслучайности своего длительного успеха.
Это – показанный в Москве спустя четверть века после премьеры, в годовщину ухода Мастера, спектакль Георгия Александровича Товстоногова «Мещане». Подлинная живая классика.
Это – сыгранный в двенадцатую годовщину премьеры «Мольер» Валерия Беляковича. Яркий и сильный спектакль, поражающий своей свежестью.
Вывод прост и, на удивление, банален – настоящая драматургия во власти настоящего режиссера способна творить чудеса…
Алексей Бартошевич
Впрочем, совсем уж пустые залы мне доводилось видеть в том сезоне не так часто. Многие, повторюсь, в театр ходят и, думаю, будут ходить вопреки всему – и отрицательным или просто кислым рецензиям, и повысившимся ценам на билеты, и «богатым», которые плачут на телевизионном экране, пленяя плачем своим всех от мала до велика. Ходят и будут ходить – и не только на громкие премьеры громких некогда театров. «Своя» публика, которая еще не так давно простаивала ночами за билетами, остается верна избранным театрам.
В этом смысле одну из самых положительных эмоций вызывает Театр на Юго-Западе. Попасть в него по-прежнему невозможно. И как бы снисходительно ни судили об этом самобытном коллективе мои коллеги, мне кажется, что даже не самая удачная работа В. Беляковича «Король умирает» Э. Ионеско не снижает планки высоты, взятой и удерживаемой этим театром. Театр на Юго-Западе – явление еще не осмысленное, которым почему-то всем недосуг заняться, хотя труппа отпраздновала свой пятнадцатый юбилей, и есть над чем поразмышлять: ведь это действительно явление незаурядное…
Е. Дмитриевская «Мы слишком много знаем…»
Одна из очевидных истин прошлого, да и нынешнего сезонов – театру сподручнее без критика. Он – «ненужная роскошь». Даже и не роскошь, а «какой-то ненужный придаток, вроде шестого пальца», как говаривала Маша из «Трех сестер». Театр резко повернулся к зрителю – единственному стоящему союзнику. Критик же по инерции талдычит что-то про кризис, настырно жаждет художественности, свежих театральных идей, к которым основная масса публики равнодушна. «Оставьте все как было!» - пафос зрителя. Ему текст дороже подтекста. Ему не нужны новые формы. В некоторые театры его действительно калачом не заманишь. Но совсем рядом – процветающие коллективы, трогательная взаимность и взаимопонимание публики и сцены. Диапазон зрительских симпатий широк и не всегда предсказуем. Аншлаг в Малом, битком в Театре на Юго-Западе и в Театре-студии Табакова, толпы жаждущих попасть на «Игроков» (АРТель АРТистов), на «А чой-то ты во фраке?» («Школа современной пьесы»), на виктюковские, на трушкинские спектакли.
Знание своего зрителя, его запросов сегодня как никогда принципиальны. И даже если критику не близки результаты работы театра, он не может просто так от этих результатов отмахнуться. Обозревая наш off Broadway, студии, новые антрепризы, понимаешь – многое меняется. Словечко «студия» в названии – всего лишь рудимент. Студийность, поиск нового сценического языка несовременны и несвоевременны. Экспериментировать некогда. Надо действовать наверняка.
Успех Театра на Юго-Западе устойчив и нагляден. Билеты исчезают в первые два дня продажи. Здесь свой зритель, зритель-завсегдатай, оживленный, радостный, с цветами. «Позавчера были? Послезавтра придете?» - такими репликами обменивается публика перед началом спектакля.
Мы, критики, любим создавать удобные клише. Сколько было написано и сказано про смерть политического театра. А он – жив курилка! Режиссер Валерий Белякович ставит «Король умирает» Э. Ионеско по старому, но дорогому сердцу зрителя канону. Сколько аллюзий, как узнаваем сюжет пьесы!
Король Беранже Первый развалил империю. Кончились продукты, воздух и вода отравлены. Молодежь удрала в эмиграцию. Спасайся кто может! Чем не ультрасовременный сюжет? Текст уснащен современным сленгом, герои разговаривают как нынешняя молодежь. «Прикинь!» - обращается к зрителям Страж (В. Афанасьев). Прикинули – все про нас.
Театр просчитывает реакции своего политизированного зала, зал незамедлительно откликается на каждую шутку, усмешку, каламбур. Черный амфитеатр на Юго-Западе – дом, принимающий дорогих гостей. Для дружка – сережку из ушка. Спектакль верен эстетике бедного, но эффектного театра. Художник как таковой в программке не значится. В этом театре оформление изобретают буквально из ничего. Из консервной банки. Притащили со свалки металлолом – сконструировали остроумные костюмы из колен всевозможных труб. Мешковина, железо лихо пригнаны друг к другу. Опера нищих. Маскарад бомжей.
Под бодрый марш выходят персонажи политического балагана, каждому придумана броская манера поведения, железные обручи – детали костюмов – делают пластику нелепой, кукольной, эксцентричной.
Без маски – один король Беранже, он же постановщик спектакля В. Белякович. Его герой – единственный, кому дано право на второй план, на «проживание» не масочной, а человеческой судьбы. Но линии Беранже-Беляковича остро не хватает взгляда со стороны, королевские монологи останавливают действие, выпадают из балаганного жанра, выбранное исполнителем амплуа неврастеника выглядит анахронизмом, разрушающим постройку, азартно возведенную режиссером.
Пьесу Ионеско в Театре на Юго-Западе примерили на себя: вроде бы не совсем впору, ну да ничего, сойдет и так. Здесь вырвали клок, там ушили, тут добавили «бижутерии» - отсебятины, модных словечек. Критик, читавший пьесу, знающий кое-что о театре абсурда, может счесть такое решение спорным, но по здравом размышлении начинает понимать: театр прав, что не бросается на поиски адекватного этой сложнейшей драматургии сценического языка. Его, юго-западному, зрителю нужен именно такой, привычный, «свой в доску» Ионеско.