Джон Фридман • газета «The Moscow Times», от 19-25 ноября 1999 года • 19.11.1999

Кислотное погружение в мир Достоевского

Главная / Пресса / Сезон 23

Среди многообразия модных , претендующих на то, чтобы быть модными, и не очень модных событий, которые можно было бы представить как открытия, достаточно трудно найти что-то такое, что могло бы задержать ваше внимание дольше, чем, скажем, премьера на MTV или какая-то тематическая статья в одном из иллюстрированных журналов. Поэтому мне хотелось бы сразу перейти к постановке Валерием Беляковичем пьесы Владимира Сорокина «Dostoevsky-Trip» в Театре на Юго-Западе.

Должен сказать, что это действительно что-то настоящее. Персонажи разговаривают на живом языке, и их проблемы – это те проблемы, которые переживают реальные люди. Говоря это, я имею ввиду не то, что мы все наркоманы, каковыми являются почти все герои пьесы, или что у нас у всех есть такой ужасный и мучительный опыт, как у них, а то, что Сорокину удалось то, что удается хорошим писателям – он довел ситуацию до крайности, в которой сфокусировалось все то, что действительно имеет место в реальной жизни.

Более того, остроумие и ирония помогают писателю весьма органично наделить своих персонажей определенным культурным опытом. И не важно, что прошлое представлено достаточно умозрительно, оно все равно имеет свое воздействие, по крайней мере, на зрителей, если и не на самих персонажей.

«Dostoevsky-Trip» начинается с того, что я назвал бы прелюдией, в которой вместе сходятся традиция и современный мир.

В чем-то, что напоминает темный ничем не примечательный трущобный переулок (сценография Беляковича), группа людей играет на металлических бочках, как на барабане. Хаотичные вначале, затем эти звуки приобретают напряженный ударный ритм – метафора Беляковича для момента наивысшего напряжения. Они начинают свой разговор, и в нем постоянно слышатся фамилии известных писателей, которые переплетаются самым причудливым и странным образом, странным до тех пор, пока мы не начинаем понимать, что обсуждают они не литературные достоинства Джойса, Толстого, Флобера или Хемингуэя , а кто на каком наркотике сидит.

«Набоков», - говорит один из персонажей, - это дико дорого, а Гоголь, - говорит другой, - единственный помог ему выйти из сильной ломки.

Наркоманы, чье состояние без дозы ухудшается каждую секунду, вместе ждут продавца (М. Белякович, племянник режиссера). Когда тот появляется, выясняется, что они не могут купить уже проверенный наркотик, поэтому они соглашаются на экспериментальную составленную химиком (О. Анищенко) смесь, которая называется «Достоевский». Действие наркотика начинается довольно мягко. Каждый из них к своему собственному удивлению постепенно входит в роль одного из героев романа Достоевского «Идиот», и скоро образуется компания из роковой женщины Настасьи Филипповны (К. Дымонт),  ее необузданного и страстного воздыхателя Рогожина (С.Неудачин), "идиота", целомудренного князя Мышкина (Е.Дронов) и других.

У этих представителей современного дна не возникает никаких сложностей при переходе в мир давно ушедшей эпохи, гораздо более элегантной, чем их собственное время. С другой стороны, описанные Достоевским страсти, такие как деньги, власть, вожделение и любовь, прекрасно отражают состояние современной жизни.

Актеры Беляковича не делают попыток представлять своих персонажей строго в соответствии с образами Достоевского. Это Достоевский через призму Сорокина, поэтому Мышкин более колоритный, а Настасья Филипповна более стильная. Здесь сталкиваются прошлое и настоящее, вызывая у нас ощущение чего-то уже хорошо знакомого, но переплетающегося с чувством новизны.

Сцена из романа Достоевского начинается с дня рождения Настасьи Филипповны, когда она отвергает Рогожина и обещает выйти замуж  за Мышкина. Здесь особенно важно то, что герои Достоевского играют в такую игру, когда все говорят о себе только правду, рассказывая о наиболее щекотливом моменте своей жизни.

Игра в Достоевского переходит у Сорокина в своего рода исповедь. Каждый герой пьесы в конечном итоге отходит от того персонажа, роль которого в романе Достоевского он играл, и рассказывает без особых эмоций уже свою историю, просто делая шаг вперед из общего круга рассказчиков. Актеры не акцентируют внимания ни на одном эпизоде своего рассказа, давая таким образом возможность каждой шокирующей истории говорить самой за себя.

Для Мышкина это была эякуляция, когда какой-то незнакомец в набитом вагоне метро, вложив свои губы ему в ухо, полез ему в штаны. Для Лебедева (М.Докин) это было работой на грязных дельцов в блокадном Ленинграде, когда им с братом приходилось искать на улице умерших людей и вырезать из них куски мяса, из которого затем делались котлеты. Для Вари (Г.Галкина) это было издевательством над больным и немощным дедушкой, который в прошлом был знаменитым генералом.

Эти ужасающие истории рассказываются без утайки и жеманства, и звучат они просто и выразительно. Несколько оскорбленных зрителей выходят из зала, а все остальные находятся в магической власти искусства, которому подвластны и любые стороны бытия. Сорокин сначала находит нечто общее в двух разных эпохах, а затем разрушает возникающее в результате относительное чувство успокоенности тем, что оставляет нас наедине с жестокостями, парадоксами и невозможно сложными вариантами выбора, перед которыми современная жизнь ставит живущих эту жизнь людей.

Стиль Театра на Юго-Западе идеально подходит для этой пьесы. Актеры Беляковича молоды, энергичны и преданы своему делу. Это театр не нюансов и оттенков и, может быть, даже и не глубины, но это театр убеждающий и убедительный, точный по своему сценическому языку и обладающий мощью воздействия. Актеры здесь не принимают театральные позы, они проживают жизнь, обнажая перед вами правду этой жизни. Я верю каждому произносимому ими слову.

Джон Фридман • газета «The Moscow Times», от 19-25 ноября 1999 года • 19.11.1999