Китаев Игорь Игоревич

Информация:

Поставил спектакль «Играем в 68», сыгранный в Арт-Кафе 20.10.12. Был режиссёром, автором текста по мотивам пьесы М.-Ж. Соважона, подобрал музыку, сыграл одну из ролей. Зрители откликнулись на всё, что было заложено. Благодарили за романтику, за изящество музыкальных решений, за студийный дух старого Юго-Запада. Зрители поняли и приняли главный режиссёрский посыл: жизнь прекрасна и гармонична, но чтобы не терять это осознание нужно усилие воли.

"Игорь Китаев актер, живущий на сцене в духе и букве автора. Чем больше углубляешься в изучение материала, который он играет, тем больше понимаешь насколько точно и глубоко он передает своего героя. Через игру Игоря Китаева можно полнее раскрыть для себя замысел пьесы или полностью переосмыслить ее, будь то «На дне», «Вальпургиева ночь» или роман «Мастер и Маргарита». Его роли не школьное прочтение, они праведные земли открытые заново. Гуревич Игоря Китаева это ключик к Венедикту Ерофееву, Мастер дверь в личность созданную Михаилом Булгаковым, Лука путь к сути пьесы Максима Горького". Lek, rrr_may

Из прошлых отзывов:

В начале 80-х в Свердловской театралке педагог по мастерству, потомственный дворянин и бывший белый прапорщик Е.Н. Агуров, говорил ему: "Игорь, вам всю жизнь графов, да герцогов играть… изучайте этикет, не пренебрегайте фехтованием". Правда, мастеру тогда было много более 80-ти лет; как последние, он рассказывал анекдоты времен НЭПа. Обрекая ученика на амплуа героя-любовника, он был прав лишь отчасти. Главреж театра на Юго-Западе, господин Белякович, в начале 21-го века требует на репетициях: "Игорь, вот здесь, шизы подпусти".
Самое востребованное актерское амплуа И.Китаева сегодня - герой-неврастеник. Разное время акцентирует разных героев. В 80-е годы 20-го века И.Китаев играл Тони в "Вестсайдской истории", Фердинанда в "Коварство и любовь", Питера Блада в "Одиссеи капитана Блада", Андрюса в "Любовь, джаз и черт", Фредерика в "Черной невесте". Позже в театре на Юго-Западе - Захарию Муарона в "Мольере", Париса в "Ромео и Джульетте", Фабрицио в "Трактирщице". А теперь в обширном репертуаре Валерия Романовича Беляковича он - патентованный исполнитель всех ролей писателей: прозаики, поэты, философствующие резонеры: Тригорин в "Чайке", Мастер в "Мастере и Маргарите", Гуревич в "Вальпургиевой ночи", Оберон в "Сне в летнюю ночь", Горацио в "Гамлете", Керея в "Калигуле".
В роли Мастера надо брать внимание зала в одиночку сразу после шумных, эксцентричных, массовых сцен, Гуревич солирует почти всю первую половину спектакля, Тригорин в конце первого акта произносит 20-минутный монолог. Правильные, часто резонерские, неприкрыто искренними слова надо подавать современному зрителю привыкшему, во-первых, переключать кнопку на пульте, если не заинтересовали в первые две секунды, и, во-вторых, считающему сегодня иронию, стёб, юмор, цинизм - практически единственно возможным способом подачи материала. Вот и кричит Белякович: "Шизы подпусти" и при этом считает, что проповедники-невротики, герои-неврастеники удаются И.И.Китаеву не хуже чем Гэрри Олдману.

Любимая тема Китаева-режиссёра - порочность бега по кругу. "Люди не меняются" - вовсе не истина. Подобный подход гибелен и для людей и для идей. В 1997 И.Китаев поставил в Екатеринбурге Кобо Абэ ("Крепость"). Притча о том, как человек наглухо закрылся в своей теме. В 2001-ом поставлена "Скамейка" по Гельману про то, как мужчина и женщина пытаются выскочить из заученных ролей, и как это не просто. В соответствии с этим пожелаем И.И.Китаеву, предположив, что он сам бы себе этого пожелал, употреблять те амплуа, которые ему нравятся.

Продюсеры на "Серебряном дожде", чьим голосом он работает, часто просят: "Игорь, нагони мощи, сделай, чтобы как будто даже страшно", а звукорежиссеры с передачи "Внимание розыск!" (НТВ) требуют проникновенности про тюремную любовь. А Владимир Иванович Хотиненко придумал специально для И.Китаева эпизод в своем "Страстном бульваре": посреди холодно осенней Москвы-реки стоит столб, на нем сидит человек в длинном пальто и в черной шляпе, он удит что-то и громко читает Пушкина.
Анна Китаева

1. Игорь, чтобы ты меня правильно понял, я задам тебе несколько вопросов, потому что задерживается публикация интервью Надежды Бадаковой, и нужно срочно кем-то заменить. А ты у меня всегда под боком и отказать не можешь. Вопрос первый. Как произошло ваше знакомство с Беляковичем? Когда? Где? Первое впечатление?

Февраль 88-го. В начале того сезона я поругался с режиссёром, с хорошим, кстати, парнем и после чумового Нового года под Desireless остался и без театра и без денег. Вот такая Перестройка и Гласность. И вдруг получаю телеграмму. Ждал кучу таких, но раньше, а получаю одну и сейчас. В ней типа: вызываетесь на прослушивание… театр имени Луначарского, Пенза, директор Огарёв… Да, хоть Герцен и все кого он там разбудил!
Телеграмма с приглашением – это вещь. Тогда, при проклятом драконе, она была документом - мне выдадут суточные, оплатят дорогу и поселят в гостинице. И вот раним вечером условленного дня приезжаю в Пензу, в театр, и сразу в кабинет к Главному. Там помимо Главного сидят двое. Романыч и Славка Гришечкин. Перетирают за «Трактирщицу». Романыча я почти сразу узнал по фотографии в журнале «Театр». Перезнакомились. Романыч сидит в польто и лыжном «петушке», но долго не уходит. Стоит местному режиссёру отвернуться или на телефон отвлечься, Романыч со Славкой начинают так над ним прикалываться, что я в самых неподходящих местах серьёзного разговора колюсь, как обкуренный. Меня сочли идиотом, но в труппу взяли и уже меньше, чем через месяц, в марте 88-го я вышел в первом немосковском спектакле Романыча в роли Фабрицио.

2. Я помню, как я тебя первый раз увидела. 89-ый год, май месяц, я сижу на скамейке у первого подъезда нашего театрального 125-го дома. Я сижу с подружкой, перед нами Витя Борисов с мячом финтит. Боча его стыдит. А ты в это время входишь в дверь служебного входа, обернулся на меня в пол-оборота. Первый твой спектакль был «Калигула»? Ах, у меня сердце обрывалось, когда тебя убивали. Как тебе Романыч смерть выстроил! Что помнишь о том времени?

Как меня убивали! Да нет, меня не убивали. Из меня вытащили что-то только-только моё, и, наплевав на мою боль, оставили так у всех на виду. Это я про работу с режиссёром. Я вообще не знал, что так бывает. До этого момента Вселенная почему-то позволяла мне жить в баловстве и непринуждённости. После первой же репетиции, где был монолог Геликона, моя актёрская жизнь изменилась навсегда. Я вдруг увидел, понял и очень даже почувствовал, какими представали грекам в гневе их Зевсы и Посейдоны. Таким я увидил Беляковича. А тут ещё недавние люди разных профессий с лестницы и из-под рядов, как и положено ребятам «весело смеются над моей бедой»… Был момент истины… или свалить на фиг или поверить орущему на тебя режиссёру… Репетировали «на разрыв аорты»… отсюда …свет, музыкальный удар, «ты видел лицо своего врага»… К вопросу о том времени. Я жил тогда в Булгаковском доме, в том самом, но в первом подъезде. За год до этого крышу над нашим подъездом сожгли сатанисты и булгаколюбы, законных жильцов из коммуналок выселили, а поселились там, изумляя по ночам призраков, неформалы всех мастей. Я в их числе. Крышу покрыли рубероидом, а в дверь подъезда врезали кодовый замок. Вот такие зигзаги Перестройки и Гласности.

3. Ты ушёл из театра в начале 90-го, а вернулся спустя четыре года. Почему? Что тебя подтолкнуло?

Вернуться? Сначала не представлял себе, как это я вернусь, потом не мог вообразить, как бы я жил без этого театра. Но это лирика. В декабре 92-го Вовка Коппалов (мы продолжали с ним дружить и в те годы, когда я был вне театра на Юго-Западе) притащил меня на премьерный спектакль «Укрощение строптивой». Афанасьев, Подкопаева «женщина – это я» и замечательный характерный Наумов. Спектакль понравился, но вернуться в театр даже мысль не пришла. Проходит год. Декабрь 93-го. Вован снова затаскивает меня на премьеру Юго-Запада. «Мастер и Маргарита» в 3-х актах. Ну, что сказать? Самым сильнодействующим на меня спектаклем, как на зрителя, осталась «Трилогия». Вторым стал «Мастер и Маргарита» в З-х актах на старой сцене. Ночью же я позвонил Романычу. Он пригласил меня встретить Новый год на Юго-Западе, в подвале.

4. Какие у тебя взаимоотношения с ролью Гуревича? По отношению к Гуревичу Куликова – твой был революционно нов. Как ты считаешь, актуален ли сегодня твой персонаж?

Надеюсь, он когда-нибудь взорвёт эту психушку. И уже без всяких надежд, а токмо по необходимости – пора уже этот винтаж превращать в стильное, а потому актуальное ретро.

5. Ты уже рассказывал о взаимоотношениях твоего Мастера с Маргаритой. А что с Пилатом? Почему Мастеру доверяют отпустить Пилата? Что их роднит? Почему Мастер написал роман о Пилате? Ведь не об Иешуа Га-ноцри, а о Пилате. В романе это постоянно повторяется.

Пилат. Вот это тема! Человеку выпадает шанс. Он объяснить себе этого не может, но он чувствует, что это какой-то сверхчеловеческий шанс, который выпадает раз на миллион. Но трагедия в том, что он не знает в чём он. Фатально не знает, а только чувствует, что вот-вот и всё полетит ко всем чертям. Авторы одноимённого с «Мастером» сериала вообще этой роли не поняли. Дали Пилата старому-при-старому народному артисту середины ХХ века из города Ленинграда Кире Лаврову, пока тот пытался напоследок успеть кого-нибудь благословить. По мне, так Пилат должен быть хотя бы как у Данте «Свой путь земной пройдя до середины». Или как Васька Пепел «в силе да разуме». Пилат должен быть ровесником Мастера. Их должно волновать что-то тайно схожее. Мастер нашёл его, Пилата, как чудовищный пример упущенной возможности и отсюда вселенской трусости. Эти темы до зуда волнуют Мастера. Кстати, в контры преклонного возраста: у Ллойд Уэббера в «Джизисе Крайсте» Пилат – ровесник Иисуса, они там оба одну тему поют… (напевает начало мелодии Pilate's dream)

6. Зачем утешает твой Лука Анну? Жалеет? Типа жалость – это классно. Или как мне кажется из зала, что ему интересна смерть не меньше чем жизнь? Я бы сказала, что главная характеристика твоего Луки – бесстрашный.

Мой Лука, как роль, ещё в дошкольном возрасте. Отсюда какая-то обескураживающая меня самого наивность и некоторое декадентское хулиганство. Это мой первый эксперимент такого рода. Я пока позволяю роли самой развиваться, самой наживать характер, привычки, ничего заранее не придумываю. И знаешь, он, мой Лука, последнее время меня удивляет, после собственной реплики вдруг подумаешь: надо же! Я б не так сказал… Ты не подумай, что я сбрендил, у нас у актёров сильно развито многоплановое внимание и всё такое...

7. Ты выходил Пигмалионом на сцену театра Станиславского, как она тебе?

Мне, кстати, завтра вечером на неё выходить! Если Романыч не одумается. Вот и прикинь, как, не обидев духов, можно говорить о том месте, где ты собираешься шаманить?

8. Дорогой мой, я планирую наш летний отдых, куда бы тебе хотелось поехать на этот раз?

С тобой я готов хоть в поход на байдарках по Подкаменной Тунгуске.
________
вопросы задавала Анна Китаева (zavlit_sw)