Признаться, поначалу предложение редакции объединить в одной рецензии два столь разных спектакля, как "Куклы" Театра на Юго-Западе в постановке Валерия Беляковича и "Уроки музыки" Театра на Покровке, поставленные Сергеем Арцибашевым, вызвало у меня некоторую оторопь: что общего? Кроме, разве что, малого количества посадочных мест в зале. Спектакли и в самом деле столь же разные, сколь разными являются их авторы. Общее, однако, есть. Как ни странно, им является то понятие, нет, даже не понятие, но основополагающий принцип, на каковом два эти столь разных режиссера созданные ими театры строят: Театр-Дом. Или - Домик, оттого, что маленький, но не в размерах и не в квадратных метрах дело. Метров, в самом деле, сравнительно немного, однако, все остальное - настоящее, причем такое, что редко ныне встретишь в "больших" театрах.
Арцибашев и Белякович - истинные театральные строители. Сверстники, по ГИТИСу - одногодки, когда-то дружившие, сейчас, кажется, не очень, - они восприняли именно эту театральную модель как единственно для себя возможную и с упорством, достойным всяческого восхищения, ей следуют. Сие вовсе не означает, что на пути их не бывает "отклонений", - сколько угодно! Однако, не о них сейчас речь. Речь о том, как по крупицам собираются труппы, как пествуются, в свою веру обращаются. Тогда-то и рождается этот общий тон, летящий сквозь огромный спектакль, тогда-то возникает невидимый, но реально ощутимый стержень, знаменитое "сквозное действие", прочерченное от самого начала и до самого конца.
А спектакли, в самом деле, - разные.
"Мы тут все свои"
В лучших спектаклях Арцибашева точный тон всегда задает музыка. Мелодия. Вспоминая его "Женитьбу", вспоминаешь прежде всего "стон души о разбитой любви". В спектакле "Уроки музыки", поставленном по знаменитой пьесе Людмилы Петрушевской, звучат найденные режиссером песни. Незнакомые. Беспредельно печальные. То ли свадебные, то ли поминальные. Они обрамляют действие: актеры поют их для нас - да, наверное, и для себя тоже - нежно, очень тихо, так пронзительно, так обреченно... Арцибашев поставил свой спектакль - о невероятном, немыслимом, нечеловеческом - сиротстве. Всех. Каждого. Про эту нашу "нескладную, насчастливую жизнь", в которой "и по будням дождь-дождь". Как играют арцибашевские артисты! Как умеют они возводить "быт" в ранг высокой трагедии! Хотя, что значит "высокой"? Разве трагедия может быть "низкой"? Все последние годы Арцибашев настойчиво и упорно ставит на Покровке советскую драматургическую классику: Арбузов, Вампилов, Володин, теперь вот Петрушевская. Ставит "как написано", не вторгаясь в текст, не "переосмысляя", ничего не модернизируя... Ушедшие, казалось бы навсегда реалии быта никак не мешают восприятию сути. Свидетельство того, что, во-первых, суть эта там изначально была, во-вторых, - дара режиссера суть эту ощущать обостренно и страстно, так, что пьесы звучат, словно слушаешь и смотришь их впервые. что же касается актеров... Прелесть арцибашевской труппы - в их невероятной достоверности. Еще - в индивидуальном обаянии каждого. Но в пьесе Петрушевской эти давно знакомые и давно любимые актеры восхитительны в своем "анти-обаянии": Валерий Ненашев, Татьяна Швыдкова, Евгений Булдаков, Нина Красильникова, Валентина Светлова, Галина Стукалова... Персонажи - неприятны. От артистов - глаз не оторвать!
В финале, на прощание, они еще раз споют нам: "А деревня большая, а деревня чужая...", - и с этим ощущением отпустят. На улицу, в нашу общую "большую деревню". В ту, где живем мы, где живут, разумеется, и они тоже.
"А что же будет дальше?"
В отличие от Арцибашева, верного букве первоисточника, Белякович, как всегда, все переписал, на основе пьесы испанского драматурга Хасинто Грау создав собственное произведение, названное им "Куклы".
В отличие от Арцибашева, в спектакле "Уроки музыки" на сцену не выходящего, Белякович в финале своего сценического творения, когда, согласно сюжету, протагонист спектакля - режиссер по имени Пигмалион - своими актерами-куклами убит, он сам является нам Пигмалионом. Творцом, вечно возрождающимся. Одет в обычную одежду, но сверху наброшена черная пелерина; интонации будничные, словно разговариваешь с ним по телефону, тут же молниеносно сменяющиеся подчеркнуто сценическими, театральными. Он говорит про то, что "исчерпан", и еще, что это его последний спектакль... Такого текста в пьесе нет, Белякович написал его сам и для себя. Соединив в этом монологе притчевость первой части спектакля и сюжетность второй, соединив актеров из труппы Пигмалиона, придуманных, и своих, реальных. Включив в орбиту этого монолога и нас, ему внимающих. Белякович почти неподвижен, голос его почти бесцветен, почти лишен модуляций - мощь же и грандиозность таковы, что дух захватывает. В эти мгновения он - всевластен. Над актерами. Над нами. Все мы в этот момент - "куклы" его труппы. Но и сам он тоже в таком смысле "кукла" - в собственных руках, ибо и на него самого его всевластие распространяется - подчас вопреки собственной его воле. В эти мгновения звенящей исповедальной тишины все отступает. В них - отчаянная отвага, одновременно - ошеломительная обманка. Их невозможно друг от друга отделить. Театр и жизнь всегда вместе - только тогда такие мгновения происходят. Как его слушает зал! Впрочем - кого? Режиссера Пигмалиона? Или - режиссера Беляковича? Или - обоих? Не разберешь, да и не надо.
"Что же из этого следует?"
"Следует жить!" Потому что, когда в таких, почти игрушечных домиках, которые, несмотря на свою малость, давно уже подтвердили устойчивость и неподвластность бурям, живут такие ребята - такие Художники! - то домики становятся Домом. Где "все свои", а вопрос "что же будет дальше?" звучит почти риторически. Почти. Потому что, следуя мудрому совету вольтеровского героя "возделывай свой сад", только ежедневная работа и забота способны сохранить эту неприкосновенность и суверенность их жизни. Но люди, здесь живущие, про это знают. И им к этому не привыкать.