Театр на Юго-Западе представил свой новый спектакль по мотивам произведений Александра Пушкина «Маленькие трагедии». Корреспонденты MUSECUBE пообщались с его автором Олегом Анищенко до и после спектакля.
Олег Николаевич, чем Ваши «Маленькие трагедии» отличаются от постановок в других театрах?
— Театр на Юго-Западе в корне отличается от других театров. Здесь яркая форма, которую ни с чем нельзя перепутать.
У каждого автора есть свои мысли, свое видение сути и формы. Где-то «Маленькие трагедии» играются классически, как 4 отдельных произведения, а нам было интересно поэкспериментировать с такой формой, как постапокалиптика (дизельпанк). Мы всё действие перенесли туда, и там совершенно параллельно развивается сюжет. Получили возможность сделать свой «Голивуд» в театре.
Что касается формы, и что касается идеи: каждый вкладывает свою мысль; это на то и классика, что там бездна, там можно накопать столько угодно интересных вещей.
При том, что мы так сильно изменили форму, мы совершенно не тронули содержание. Мы не тронули Пушкина совсем, мы его не изменяли, не дописывали. Хотя немного усилили, наш мир все же пожестче уже.
Ваш зритель, кто он?
— У Пушкина Дон Гуан не герой, и у нас в спектакле он не герой. И Донна Анна тоже не святая. Дело не в том, что они плохие или хорошие. Есть разные отзывы и мнения, где благородство у Пушкина. В основном это конечно касается Дон Гуана. И я готов, как автор, взять текст и доказать, что у Пушкина Дон Гуан не герой. Большое количество женщин — это не поиск любви, так любовь не найти.
А как найти любовь?
— Я думаю, моментом ожидания, никак не моментом перебора; моментом перебора можно только любовь спугнуть.
То есть надо принца на белом коне ждать всю жизнь?
— Вы знаете, в какой то степени да, в какой то степени нет. Любовь — это работа. Дело не в том, чтобы принца ждать, дело в том, что если Вы все-таки приняли кого-то за принца, дальше надо работать на эту тему. Принц не достанется сам по себе, из этого кого-то нужно делать принца.
У Пушкина жесткий мир, где герой с отцом ругается за наследство, а у нас могут убить папу за однокомнатрую квартиру; мы же каждый день смотрим это по телевизору! И самое ужасное, что мы этого не замечаем, нам уже настолько безразлично, этого всего так много, что мы смотрим телек фоном и спокойно завтракаем.
А когда я здесь показываю, зритель говорит: «Что за ужас, что за кошмар?»
Вам нравится провоцировать публику? Ваши «Игроки», например, показали весьма интересного Гоголя. Стоит ли нам ждать открытой провокации от сегодняшнего спектакля?
— Цель такая не стоит. Не то что бы мне хочется какой-то открытой провокации, но хотелось бы, чтобы были эмоции.
С какими эмоциями, по вашему мнению, зрители выходят из театра?
— Я ни разу не разговаривал с человеком, который в полной мере считал посыл, который я вкладывал.
Суть здесь в том, что самая основная история здесь, в этих 4 пьесах, — это последняя, это «Пир во время чумы»; каждая история о каком-то пороке, и самый основополагающий порок — это страх. Вся история про это, все остальное — это как бы следствие этого страха.
Почему у нас возникают такие пороки? Потому что мы боимся жить. У нас есть поговорка: «Один раз живем». Вот мои спектакли про то, что мы НЕ РАЗ живем. Не надо бояться жить, неважно, какую роль ты играешь, это игра, так или иначе.
Как зритель должен понять этот посыл — не надо бояться жить?
— Приходят люди, смотрят «Игроков» и говорят, что это спектакль о мошенничестве. А я не ставил спектакль о мошенничестве!
А кто-то видит другой спектакль, поэтому мне кажется, что это прекрасно, когда приходит куча людей, и каждый видит свою какую-то грань медали. Мы никогда не узнаем ничего того, что бы мы уже не знали ранее.
То есть, каждый в итоге увидит то, что ему близко.
— Да, то, что уже в нем есть, то, что уже в нем вибрирует и созвучно с ним.
Кто-то смотрит вообще без бэкграунда, без бэкграунда смотреть легче. А так у тебя уже есть своя картинка в голове, она тебе очень нравилась, ты приходишь и видишь совершенно иное.
Конечно, ты будешь разочарован.
Вы не любите оправдывать ожидание зрителей?
- Нет, конечно, это неинтересно! Тогда получается, что я говорю о каких-то банальностях. Мне интересно для себя открыть какое-то произведение. И я понимаю, что так еще никто не делал, вот об этом еще никто не говорил. Тогда я могу об этом сказать. А если я в очередной раз сделаю историю о мошенниках картежных, какой в этом смысл? Интересно, когда для тебя что-то открылось, и ты этим делишься. Возможно, люди это не примут, скажут: «Ай-ай-ай, что это такое?»
Вы смотрите какое-нибудь современное кино?
— На данный момент меня интересуют только сериалы, сериалы есть отличные.
Какие, например?
— Из того, что я посмотрел последним, это «Мир Дикого запада». Это фантастика, это просто очень круто, это качественное многосерийное кино! Как это снято, какая сама идея фантастическая… Какие там подробности, это просто здорово! Или, например, «Острые козырьки».
Ваш зритель, это человек — который любит современное искусство, те же сериалы, на которые сейчас много внимания обращают?
— Да не факт, я никогда не понимал, кому это нравится, кому это не нравится. Ты думаешь, что это не понравится, а это нравится, или наоборот. Думаешь, это должно сработать, а это не работает. Это очень сложно предугадать.
Вы не ориентируетесь ни на какую конкретную публику?
— У меня играет музыка Эминема, и я понимаю, что любой человек родом из 90-х все равно срезонирует с этой музыкой, то есть я уже вычленяю некий такой коридор. Опять же, если мы берем дизельпанк, который сейчас не сильно популярен, но был в свое время «Мэд Макс», который все взорвал.
Это как играть блюз, здесь нет новаторства. Я могу написать песню в стиле блюз, но ни на какое новаторство я не претендую, просто мне хочется в этой эстетике посуществовать. Это созвучно моему состоянию.
Вот так и здесь, мне просто хотелось окунутся в этот мир.
Как возникла идея спектакля? Почему Пушкин? Классика?
— Не всегда спектакль рождается от прочтения книжки. Первой возникла эстетика, а что можно было бы взять под эту эстетику? Тут всплыл Пушкин. Только после этого начался анализ его произведений.
Есть ведическая легенда, которую я чуточку переиначив, рассказал; легенда про бога, который съел гранату.**
Мне важно доносить такую историю, я пытаюсь показать, что человеческое существование может быть тогда наполнено смыслом, когда оно выходит за рамки жизни. Это уберет страх, пока в рамках жизни будет хотеться хапнуть, трахнуть и бояться помереть. Смерть — это единственное, что гарантировано человеку. Качество того, как проживет жизнь человек, зависит от количества страха в душе.
Страх — это чувство, противоположное любви. Не ненависть, а именно страх. Когда у человека нет страха, он может любить. И это главное.
Мария Орлова и Елизавета Королева, специально для MuseCube
Оригинал статьи можно прочитать здесь