Сегодня, 13 октября, из жизни ушел Валерий Михайлович Долженков.
Талантливый актер, потрясающий партнер по сцене, незаменимый друг и настоящий человек.
Он пришел на Юго-Запад в 1994 году, и за все годы работы в театре его репертуар насчитывал порядка 20 с лишним ролей. Ему были под силу самые разные образы, разные и непохожие друг на друга характеры, а двигался на сцене в любом возрасте он так, что вполне мог дать фору молодым.
Светлая память невероятному артисту, партнеру, другу.
Прощание состоится 15 октября в 12:00 в больнице №70.
____
«Ещё учительница пения в школе говорила: «Люди большие деньги платят, чтобы в цирк попасть, а тут вызови Долженкова к доске – и никаких денег не надо платить». Так что тяга к искусству у меня была всегда. Лицедейство мне было близко изначально. Ходил в дом пионеров, тогда это было средоточие занятий искусством….» - так Валерий Михайлович, вы начинали рассказ о своей жизни. Театр в Рязани, театр в Красноярске, Москва… ВГИК, ГИТИС… Юденич, Белякович, Юго-Запад… Млечный путь вам под ноги, дорогой Валерий Михалыч! Спасибо, что нам так долго было по дороге! Это было прекрасное путешествие!
Анна Китаева
Вспоминая Валерия Михайловича Долженкова, на ум приходит одно неожиданное определение: «теплый». В нем была удивительная теплота, доброта, – и неиссякаемый юношеский задор, сопряженный с ощущением некоторой наивности: Дон Кихот сцены.
В Театре на Юго-Западе он сразу же «попал» в роли, которые принято считать «фактурными»: благородная седина, яркая внешность - все это обеспечивало ему и зрительскую любовь, и режиссерское внимание. Он мог быть при этом и невероятно смешным и даже немного нелепым, как его дон Лусио в «Куклах», быстрый, мельтешащий, весь сделанный на череде ярких, заведомо картинных жестов: эдакий персонаж комедии дель арте. А мог быть – зловещим и даже пугающим, как его Каифа в «Мастере и Маргарите»: в сцене, когда он выходил и цедил сквозь зубы «Синедрион требует освободить Вар-равана» у зрителей по спине всегда бежал невольный холодок. А дальше было преображение – буквально через десять минут он уже превращался в пьяненького старичка, одного из посетителей «Грибоедова», и его бессловесные па неизменно веселили и приковывали внимание.
Он с неизменным веселием рассказывал о своей, как сам говорил «эпизодической кинокарьере», как на советских «восточных» киностудиях его звали играть разных разбойников да басмачей – еще бы, такая фактура: вьющиеся волосы, борода, острый взгляд! А его тянуло в театр, на сцену, хотя в кино он вполне мог бы стать нашим Кристофером Ли – но нет, хотелось прямого контакта со зрителем, ежденевного чуда спектакля, волшебства искусства.
Его Тиресий в «Эдипе» был именно таким чудом: палитра эмоций, которые Долженков выдавал в этой роли, складывалась в настоящую актерскую фугу – единую тему, которая неизменно повторялась, каждый раз дополняясь все новым звучанием. Он играл безумца, но безумца не исступленного, а абсолютно уверенного в собственном даре и божественной правоте, он играл не человека, он играл предназначение, и это, конечно же, завораживало.
Пожалуй, он мог бы быть идеальным Дон Кихотом, если бы вдруг Валерий Белякович вдруг решился поставить свою версию романа Сервантеса – и был бы в этой роли весь спектр таланта Валерия Михайловича: от гротеска до трагедии. Да он таким и был – настоящим рыцарем театра, искренне, до самого конца преданным своему делу, своей сцене, своему зрителю. Это был его дом, это было его счастье – и это была его персональная ответственность перед зрителем: нельзя играть вполсилы, надо постоянно – нет, не играть, а жить! жить на сцене! – как учил Белякович.
И эта сила сценической жизни – она осталась в нас, зрителях, потому что была основана на искренности и доброте. На таких простых, но единственно возможных истинах.
Спасибо Вам, Валерий Михайлович. Любим и помним.
Павел Сурков
