Худощавый и жилистый, длинноногий и большеглазый, этот артист – находка для трагикомического репертуара. Подобный репертуар ему не просто по плечу, а природно необходим и неизбежен. Контраст широко распахнутых глаз, в которых сверкает то ли вечное удивление, то ли вечный испуг, с упрямым пристрастием к доступному подобию анализа той или иной сюжетной, то есть житейской, ситуации постоянно придает сценическим созданиям Алексея Ванина особую содержательность. У него даже почтмейстер Шпекин не на шутку занят анализом случившегося в чумном царстве гоголевского «Ревизора». И делает это опять0таки всем на горе, с фарсовой нелепой дотошностью, во всем доходя «до самой сути». А то бы жили люди в озаренности надеждой, хоть и напрасной…
Гоголевско-булгаковская линия Театра на Юго-Западе всего ярче выявляет актерскую природу Алексея Ванина. Он переиграл (и продолжает воплощать) Кочкарева и Анучкина в «Женитьбе», Глова-младшего, Кругеля и Утешительного в «Игроках», Слугу трактирного (наряду со Шпекиным) в «Ревизоре». В его послужном списке Афраний и Доктор Стравинский из «Мастера и Маргариты» (тоже, кстати, играемые в один вечер). И всякий раз это не просто нелепо смешные людишки (ну что смешного в Афрании?). Каждый из них вольно или невольно вставляет свой клин в «колесо исторического процесса». Пафос их пребывания во многих сюжетах выражается в идее разрушения чего-нибудь нелепого еще более диким.
Но, как ни парадоксально, именно Алексею Ванину доверили когда-то самую, пожалуй, лучезарную роль русского лирико-комедийного репертуара. Он блистательно играл Сашеньку в водевиле В. Сологуба «Беда от нежного сердца». Существо влюбчивое, наивное и бесхитростное, он в каждой новой девушке видел воплощение совершенства и буквально слеп от любви, клялся в верности, рвался под венец. И все это – невзирая на то, что одна встреча от другой отстояла на четверть часа, а само действие водевиля по воле постановщика перенесено было в некое подобие мест общего пользования на вокзале, где обитают по преимуществу бомжи и уборщицы сугубо маргинального типа.
Вообще, Алексей Ванин «про любовь» играет по-прежнему много, охотно и со знанием дела.
Его самонадеянный кавалер Риппафратта в «Трактирщице» К. Гольдони – роль относительно давняя. Здесь артист выступал, в частности, в дуэте с Тамарой Кудряшовой. Позже они вместе играли куда более комедийный вариант любовного дуэта – в сатирической фантазии Н. Саймона «Дураки», где Ванин – Леон Толчинский. А не так давно был блестяще сыгран престарелый, но нахальный жених царицы амазонок Тезей в шекспировском «Сне в летнюю ночь», где в качестве объекта страсти на сей раз выступила эксцентричная Ирина Бочоришвили.
Даже Клещ из похожего на трагическую симфонию горьковского «На дне» сыгран Алексеем Ваниным тоже – про любовь. Но здесь все строится на сарказмах, на гнетущем мужскую душу чувстве ужаса перед неизбежной смертью жены Анны. Клещ злится от неведения путей к спасению, от бессилия. Уж если говорят: «Бьет, значит, любит!» - то можно сказать и так: «Злится, значит, страдает!»
Свои представления о любви у чеховских героев артиста – доктора Дорна и Тузенбаха. Но тут, опять-таки, свой колорит. Это люди потерянной любви, любви, никому не нужной или напрасной. А любил ли хоть кого-нибудь его надменный Лаэрт из «Гамлета», граф Варвик из «Жаворонка» Ж. Ануя или гадкий Генрих из шварцевского «Дракона»? Остается только предполагать или объяснять – почему нет…
Кречинский Алексея Ванина из «Трилогии» Сухово-Кобылина не только жертва собственного авантюризма, пытающийся прожить за счет одной, но пламенной страсти. Его человеческую суть убивает «безлюбая жизнь», ибо нельзя любить слегка, «в одно касание».
Лживый любовник Захария Муаррон из булгаковского «Мольера» по тем же причинам неизбежно превращается у Алексея Ванина из «эротического спортсмена» в жалкого стукача. И все потому, что любовь умеет мстить. Правда, об этом мало кто знает. Но незнание законов, как известно, не освобождает от наказания. Играя сегодня в той же «Кабале святош» архиепископа де Шаррона, актер снова не забывает «про это» – его герой такое же «безлюбое» существо.
Многими персонажами Алексея Ванина порой движет по жизни простая самонадеянность. А выживать помогает то, что называется отрицательным обаянием. Замечено, что Ванин умеет, как мало кто другой, показать, насколько живуче в мире зло, сколь оно привлекательно, сколь многих способно неотвратимо переродить.
Наверное, его Дюдар из «Носорогов» Э. Ионеско и сам не заметил, как превратился в апологета покорности и разумности. Хотя наверняка это начиналось давно. Он умудрился выстроить для самого себя изощренное «убежище из слов» – и сам себе когда-то поверил, сам себя всецело оправдал. Философия приспособленчества требует недюжинного демагогического дара, который, очевидно, не без удивления, но с восторгом Дюдар когда-то в себе обнаружил. Если это любовь – то, несомненно, любовь к самому себе.
Играя эгоистов, Алексей Ванин способен неузнаваемо перевоплотиться. Огромные глаза вдруг холодно блистают, делая его похожим на стареющего Кая из «Снежной королевы», который уже сложил из льдинок слово «вечность». Фигура становится внезапно инфернальной. Во всем облике, внешне довольно хрупком и почти невесомом, обнаруживается какая-то черствость, пугающая жестокость. И напротив, все признаки органического неприятия зла, равно как и непротивления ему, открывают в артисте способность воплощать людей светлых и гармоничных.
Столь уникальные свойства натуры, умение всякий раз перестраивать себя делает исполнительский диапазон Алексея Ванина безграничным, а творческую и сценическую судьбу его многотрудной, но увлекательной.