Очередной спектакль из цикла «Моно», сыгранный 9 апреля, собрал невероятное количество зрителей. «Моно» играется редко, его ждут, на него съезжаются со всего города, зная, что будет традиционный эксклюзив, исполненный один-единственный раз. Сколько глав было в этом цикле? «Моно-1», «Моно-2», «Моно-3», «Моно-4», «Моно-5»… теперь уже и не сосчитаешь. «Моно» - это авторское и очень личное высказывание режиссёра, повествующего нам о своей «жизни в искусстве». Именно в искусстве – поскольку никакой другой жизни, ничего более важного, чем искусство театра, у Валерия Беляковича нет. В театр вложена вся его жизнь.
Он выходит на свою родную сцену Театра на Юго-Западе и читает нам свои рассказы – которые сочиняются им очень давно и по самым разным жизненным поводам. (Вообще-то, им давно уже пора быть опубликованными и стать книгой.) Рассказы складываются в общую линию его жизни и судьбы, а все спектакли «Моно» - в эксклюзивный жанр Юго-Запада, жанр редкий и очень ценимый зрителями. Поскольку за жизнью Беляковича, театрального кумира многих, зрители жадно следят, ею интересуются, с нею соразмеряют собственное бытие. Ведь он сам – это и есть театр. И каждая встреча с ним – это сильное эмоциональное переживание для людей, любящих его творчество.
И в этот раз, как всегда, народу собралось вдвое больше, чем вмещал зал. Сидели на ступеньках между рядами, толпились в боковых проходах – но никто не роптал, и «лишние» были счастливы, что им позволено было остаться. Собственно, я не помню, чтобы когда-нибудь «безбилетники» на Юго-Западе изгонялись за дверь, администраторы каким-то чудом всегда утрамбовывали всех.
И вот, под неистовые рукоплескания зала, Белякович вышел на сцену. Кумир. Царь. Властитель зрительских сердец. Ему аплодируют долго – благодаря за явление, за отсутствие дистанции, за возможность прикоснуться к его тайнам, его кодам. Ведь каждому из нас необходим рывок, преображение. А этот красивый и сильный человек всегда вдохновляет на жизнь, на мысль, на действие.
«Я знаю: здесь все свои!» Жанровая подача – простой разговор с нами о том, чем он живёт, что его волнует. «Когда тебя что-то тревожит, и ты об этом напишешь – то эта тема становится уже фактом литературы, и ты от неё как бы отстраняешься. И жить становится легче.»
Преамбулой следует рассказ о первом литературном опыте его матери, Клавдии Барановой (её образ – один из любимых сыном, он возникает почти во всех сериях его «Моно»). Как Клавдия узнала о том, что муж её Роман, работавший на Очаковском заводе шампанских вин, прямо там, на заводе, с какой-то фифой ей изменяет. И как Клавдия Баранова надела свою чернобурку и направилась на завод шампанских вин наводить порядок в этом вопросе. И какой разнос она там устроила, даже в итоге свергнув кое-кого из начальства. А потом написала обличительную поэму на мужа своего Романа – поэму, которую цитировать опасно, и нам достались лишь её фрагменты, тоже весьма впечатляющие. Так что, сочинительство в семье Беляковичей – дело семейное.
Рассказ «Версаче» написан белым стихом, в котором – восторг молодого русского режиссёра перед неведомой заокеанской империей моды, перед мифом Версаче, к которому он прикоснулся. Ему понадобились костюмы к одной из первых своих американских постановок, «Дракону» - и тут помог случайно купленный альбом моделей Версаче. А потом, в Майами, повезло увидеть и его самого, и его волшебный особняк, в который удалось войти лишь после его смерти, совершив экскурсию в мир небожителей. Меж тем сам автор уже преподавал в Иллинойском университете и уже являл русскую режиссёрскую традицию за океаном – наверняка став небожителем для многих московских коллег.
Белякович щедро показывает нам Америку, в которой он много ставил, по которой много ездил и где у него много друзей. Он считает Америку мужиком, а Россию – бабой, рассуждая об их необходимом соединении…
Вот рассказ «Бездомные». В январе 2016 года Белякович изучал нью-йоркские мюзиклы на Бродвее. И его удивило количество бездомных, спящих на своих матрасах прямо на центральных улицах. Полюбовавшись этим зрелищем, русский путешественник неожиданно задаёт себе вопрос: «А смог бы я вот так валяться на улице на матрасе?» - «Только, наверное, в качестве социального протеста. Где? Может быть, у доронинского МХАТа («доронинского акрополя»). Или, лучше, прямо у Мавзолея!» Где неизбежен был бы диалог с проходящим мимо Путиным. У которого создатель Театра на Юго-Западе наконец-то вытребовал бы здание для своего театра, всю жизнь ютящегося в недостойной его тесноте. Да, в его душе никогда не устанет биться многолетняя, упорная, стойкая, выстраданная мольба о здании для своего театра! А свой матрасик он подарил бы, прощаясь, Путину – на всякий случай.
В рассказе «Компакт-диски» наш автор недоумевал по поводу исчезновения всех магазинов с дисками в Нью-Йорке. И мы понимали его огорчение: ведь Белякович всегда сам подбирает музыку к своим спектаклям, являясь тонким знатоком всех зарубежных новинок. И в поисках дисков он забрёл в Гринвич-Виллидж, об атмосфере и нравах которого поведал нам очень подробно. Так, что мы как будто и сами там побывали.
Рассказ «Башни-близнецы». Гастроли Театра на Юго-Западе в Нью-Йорке были запланированы на октябрь 2001 года. А в сентябре случился теракт, и башни-близнецы были обрушены. Теперь на их месте мемориал в память об этих страшных событиях. Вспоминает автор и Музей катастрофы Хиросимы и Нагасаки, который тоже посещал… «Господи, спаси и сохрани нас!»
«Мои знаменитости.» Тут целая цепь воспоминаний о тех, с кем был знаком – с кем всерьёз, а с кем мимолётно. Британский певец Дэвид Боуи посещал в Америке его спектакль «Трёхгрошовая опера». А Шукшин – сам Шукшин – попросил у него однажды, в 1976 году, двушку для телефона-автомата. Встречи с Олегом Ефремовым на Эдинбургском фестивале, где Театр на Юго-Западе играл своего «Гамлета», а Белякович вместе с Ефремовым вели пресс-конференцию, рассказывая о русском театре. Гагарин, Плисецкая, Михаил Ульянов, Ролан Быков, Комаки Курихара, Андрей Вознесенский, Фаина Раневская, Евгений Колобов… «Теперь пусть вспоминают обо мне!» (Мы знаем: вспоминать будут очень многие.)
Каждый рассказ Белякович публично посвящает кому-то из своих друзей, сидящих в зале. Мне, как театроведу, он посвятил эссе «Когда наступит смерть театра». Здесь много горьких размышлений о деформации сегодняшнего театра, о беспределе пустого и наглого «авангардизма». В Америке, которую Белякович хорошо знает, чтут Станиславского – а вот на родине многострадальный театр его имени стал «Электротеатром». А «Гоголь-Центр», оплот нашего авангардизма, из драматического скоро станет анатомическим… «А может быть, спаситель театра находится среди нас, и потихонечку спасает русский театр, вот уже сорок лет подряд?..» Мы согласны с Вами, маэстро!
А вот рассказ «Свалка», тема которой вырастает в метафизический образ. Детство нашего героя прошло на Юго-Западе, где знаменитая Очаковская свалка была общей достопримечательностью, точкой притяжения всей местной ребятни. Сколько прекрасных, и даже старинных, вещей можно было найти в этом заповедном месте! А теперь есть свалка «Ховань»… Образ свалки вырастает в международную панораму: рассказы о мусоре в Америке, мусоре в Японии становятся целыми исследованиями на эту тему… А, кстати, первый спектакль Беляковича во МХАТе им.М.Горького тоже назывался «Свалка».
«Два мира.» В Театре на Юго-Западе был период рождения, становления, возмужания – а когда-то наступил и момент смертей. «Виктор Авилов, Ольга Авилова, Сергей Белякович (младший брат Валерия), Владимир Коппалов, Анатолий Лопухов, Виктор Борисов, Наталья Сивилькаева, Михаил Докин – где они теперь? Может, где-то там, в далёких эмпиреях, у них возник собственный театр? Однажды я должен был отлететь к ним на постановки – но сорвалось (Белякович несколько лет назад тяжело болел, был в коме – но, к всеобщей радости, вновь вернулся к нам.) А у них там, наверное, покой, гармония и память о тех, кто здесь остался… Вот оно, это вечное движение, нерасторжимое единство небесного и земного…»
«Моё счастье.» Валерий Белякович в студенческие годы, как и многие его современники, работал дворником на проспекте Вернадского. Ощущая себя «королём помоек», доставал там всю мебель и утварь для своих первых спектаклей. Так что, юго-западные помойки стали основой сценографии его театра. Мебель, посуда, полки, сундуки и стулья, металлические трубы – всего не перечислить. «Так начинался наш театр. А сейчас к нам не попасть, и билеты на спектакли раскупаются задолго, наши актёры стали звёздами, и их узнают на улице. Мы объехали с гастролями весь мир. И Юго-Запад теперь – это бренд… Сейчас вы спросите меня: Счастье есть? – Ну, а как вы думаете?»