Пьесу «Кабала святош» о Ж.-Б. Мольере Михаил Булгаков написал для Художественного театра в октябре–декабре 1929 года. 19 января 1930 года Булгаков читал пьесу во МХАТе, и театр принял её к постановке. Но спустя два месяца советская цензура пьесу запретила. Только полутора годами позже, после того как состоялся разговор Сталина с автором и после дополнительного вмешательства Максима Горького, в октябре 1931 года постановка пьесы была разрешена.
В театре «Пале Рояль» играют комедию, на сцене – Мольер. Он сильно нервничает, ведь среди зрителей присутствует король Франции. Драматург в поэтическом экспромте льстит своему покровителю, Его Величеству. А за кулисами разворачивается личная драма…
Но к чему утомлять читателя пересказом «классики». Как говорится, лучше один раз увидеть. Московский театр на Юго-Западе начал новый год с премьеры – спектакля «Кабала святош».
Сколько раз ставили эту пьесу – на больших и малых сценах, в именитых театрах и не очень. Но постановка в театре на Юго-Западе оказалась особенной. В ней воедино сплелись люди, судьбы, свет, музыка, темперамент, выливаясь в какую-то невероятную экспрессию, способную растревожить чуткую душу зрителя. И потому сердце то замирает, то начинает биться учащенно в такт музыки и словам, когда созерцаешь трагедию более чем трехсотлетней давности… Всё кажется таким знакомым, современным и сиюминутным…
Театр на Юго-Западе ограничен компактным залом, где сцена совсем рядом со зрительскими креслами. И здесь зрители никак не наблюдатели со стороны, поскольку сцена и зал не разграничены. Они словно участвуют в жизни персонажей, так как всё свершается «здесь и сейчас». Действо разворачивается в сдержанных, но предельно многозначимых декорационных деталях, которых, по сути, и нет на сцене. Но все вокруг играет на руку актерам, играет вместе с ними на одной сцене – свет, музыка, костюмы, экспрессия…
Французский архитектор Шарль Эдуар ле Корбюзье как-то сказал: «Художника отличает то, что в его жизни бывают минуты, когда он ощущает себя больше, чем человеком». Быть может, в этом кроется загадка вечного конфликта власти и художника. Это столкновение – фундамент «Кабалы святош». Но, как известно, миром правит Любовь. И наряду с любовью к жизни, женщине в постановке театра на Юго-Западе преобладает любовь к сцене, к Мастеру и Учителю.
Действующие лица и исполнители:
Художественный руководитель театра, режиссер–постановщик, заслуженный артист РФ Леушин Олег
Жан–Батист Поклен де Мольер – заслуженный артист РФ Бородинов Сергей
Мадлена Бежар – заслуженная артистка РФ Иванова Ольга
Арманда Бежар – актриса Дмитриева Алина
Захария Муаррон – артист Тагиев Фарид
Корреспонденты СМИ.
Корреспондент: – О чем ваш спектакль?
Леушин Олег: – О памяти, о продолжении, о вере в то, что мы делаем, о корнях. В 1980 году Валерий Романович Белякович, основатель театра на Юго-Западе, выпустил спектакль «Мольер» как дань памяти своему учителю Борису Равенских. Эта постановка стала легендой нашего театра, со своей судьбой и своей гастрольной географией от Великобритании до США. Два года, как Беляковича с нами нет. И мне все это время эта мысль не давала покоя. Когда-то ещё при жизни я обещал Валерию Романовичу, что поставим спектакль, но не успели, так бывает... И мне хотелось этот материал восстановить в память о нашем мастере. Мы это сделали. И что-то произошло сегодня для меня…
Корреспондент: – Как пришла идея со светом? Он в спектакле выполняет функцию декораций и поэтому решает много задач…
Леушин Олег: – Я искал символ театра, даже сначала сделал декорации некоторые: Францию, арки, ложи, но до этого ещё шёл у меня занавес, кулисы и закулисье… Однако это нагромождение затмевало суть. Я обратился к своему художнику по свету с просьбой подобрать световой занавес, объяснил, что хочу из этого сделать декорацию. Надеюсь, у нас всё получилось. Свет создаёт объём. В нем много символов, поэтому он когда-то доминирует, где-то вкрапляется и сопровождает спектакль. Но он не везде, мы даём отдохнуть глазу зрителя.
Корреспондент: – В спектакле читается только Булгаков?
Леушин Олег: – Здесь и Булгаков, и Белякович, и Мольер. Много стихов звучит именно 17-го века, самого Мольера. Много чего пришлось перечитать и пересмотреть, готовясь к этому спектаклю.
Корреспондент: – В спектакле одним из героев является Музыка. Она полноправно царит на сцене вместе с артистами…
Леушин Олег: – Музыка – это, как всегда, Михаил Борисович Кротков. Это его подбор. Я сначала озвучиваю ему свои ощущения, свое настроение, а он где-то находит нужные композиции. Но, как правило, я сначала её не понимаю, не принимаю, а потом: попробуй-ка ты без этой музыки сыграть! Она идеальна, она передаёт всё, где-то помогает артистам, даёт толчок. Они филигранно с ней работают на сцене.
Корреспондент: – Вопрос к актерам. У вас практически нет положительных персонажей. Расскажите, насколько тяжело или легко, близко ли вам оказались ваши образы и как вы в них вживались?
Бородинов Сергей: – Как таковая близость героя, конечно, есть, потому что мы показываем театральную жизнь, хоть и несколько веков назад. А когда ты живешь театром, когда ты здесь по 12 часов каждый день – это тот же быт и это очень-очень близкая атмосфера, среда, в которой мы живем, в которой нам комфортно. Это есть история про нас. Однако чем мы больше разнимся со своим персонажем по характеру, по оценке жизни, тем интереснее прикасаться к нему, в прямом смысле этого слова, и становиться им, отходя от себя. Другой момент, когда это твоя роль и ты можешь одним пальцем её вытянуть и вообще ничего не делать, и все скажут, что это гениально! Это тоже хорошо, но как мне кажется, всё-таки лучше, когда ты перешагиваешь вот эту черту, когда перестаёшь быть собой.
Тагиев Фарид: – Станиславский сказал: «В каждой роли надо идти от себя, и чем дальше ты от себя уйдёшь, тем интереснее». Вот суть нашей профессии – уходить через себя от себя.
Корреспондент: – Фарид, вы испытываете сочувствие, сострадание в адрес своего персонажа? У вас все-таки один из самых сложных героев…
Тагиев Фарид: – У меня осталось только сочувствие, потому что мы с ним разного возраста: мне почти 40, а ему 23. В силу этого я уже мыслю и оцениваю некоторые вещи «по-взрослому». Но когда ты молод, юн, у тебя ещё не так много «тараканов» в голове, ты способен на импульсивные необдуманные поступки. Потому что только с возрастом ты приходишь к осознанию того, какой же ты был дурак, почему не поступил тогда так или так… Да, это вызывает сочувствие.
Корреспондент: – Весь спектакль идёт на высокой эмоциональной ноте, насколько это тяжело – все время держать такой уровень?
Бородинов Сергей: – Это принцип театра на Юго-Западе. Мы привыкли работать в такой форме, поэтому для нас это не ново и является привычным, обыденным. Такой высокий градус присутствует в каждом спектакле.
Корреспондент: – Как вы работали над ролью, что вы хотели сказать ею?
Бородинов Сергей: – Мы рассказывали о наших мастерах, о нашем театре, о том, как мы живём.
Корреспондент: – Это ваш Мольер говорит, да?
Бородинов Сергей: – Это говорю я, но, видимо, и Мольер так говорит. Что касается конкретно роли, то я ещё продолжаю над ней работу и надеюсь, с каждым спектаклем она обрастет новыми гранями. Мы все работаем над своими ролями, над этим спектаклем. Это только первая ступень, только первый шаг к тому, что называется созданием спектакля. Спектакль состоится, но не сейчас, чуть позже.
Корреспондент: – Ваш Мольер – он грешен?
Бородинов Сергей: – Человек – вещество тягучее. Он не может быть всегда добрым и добрым умереть, нет. Сегодня он добрый, завтра злой…
Корреспондент: – Алина, а ваша самая главная ниточка – что бы вы хотели передать зрителю, кто такая Арманда?
Дмитриева Алина: – Я тоже не могу сказать конкретную мысль этого персонажа, но мне кажется, что это женская сущность, её любовь – к театру, к искусству, к жизни, к Мольеру. А в целом мы все равны перед общей идеей. Сложно сейчас кого-то вычленять и приводить к общей идее, потому что мы очень хотели, чтобы всё состоялось целиком, все вместе. Это был некий посыл в космос нашему учителю.
Корреспондент: – Какой посыл?
Иванова Ольга: – Что мы живы, что мы работаем, творим. Мы – артисты! Для нас это было важно сделать. Посвящение мастеру, завершение его линии.
Корреспондент: – Вам как-то помогал в этом образ Булгакова?
Леушин Олег: – Нет, я о нем даже не думал, к счастью или к сожалению. Я много изучал и увидел, что по всей пьесе скользит обида. И вот эту обиду я отмёл категорически. Никакой обиды здесь и быть не может.
Корреспондент: – Великому творцу в современном мире есть ли место, признается ли он?
Леушин Олег: – Вот они (смотрит на своих артистов), все здесь, и место есть, и живут все, и здравствуют, и слава богу.
Хотя, конечно, нельзя не заметить, что тема Творца и власти сегодня актуальна как никогда. Я тоже через это прошёл лично и до сих пор иду по этому пути. Не только я, к сожалению, много таких людей. Всегда таких, кто чуть-чуть впереди, пытаются осадить, несмотря ни на что, извращая все, что происходит вокруг, извращая факты, время…
Корреспондент: – Ваш спектакль – это гимн театру, гимн творчеству, гимн художнику?
Леушин Олег: – Нет, здесь нет противостояния художника власти. У нас власть тоже находится в ситуации. В треугольнике – Мольер, Шарон и Король – доминанта – Шарон. Вот те ползучие твари, которые часто мешают процессу, происходящему на подмостках. Власть, когда она достаточно сильная, не боится художников. Только слабая власть опасается критики. Здесь король подходит к сильной власти, но мешает третья сила и сильной власти, и свободе слова, и свободе духа. Это и есть кабала, бездарность, низость человеческого духа, пошлость, искривлённость сознания, зависть, всё что угодно. Все человеческие пороки соберите в один мешок и суньте в Шарона, вот это кабала святош. И да, это актуально и сегодня.
Оригинал статьи можно прочитать здесь