В театре на Юго-Западе жизнь бьет ключом.
Для многих привычна ситуация, когда театр выпускает по одной премьере в сезон, да и то с большим трудом. Привычно и то, что, взявшись за постановку серьезной пьесы, режиссер вынашивает ее долго, а рожает мучительно. Поэтому тот факт, что художественный руководитель Театра на Юго-Западе Валерий Белякович, едва открыв сезон, выдал на-гора шесть новых спектаклей, поверг многих в изумление. Ведь и авторы самые что ни на есть сложные - Чехов, Камю, Мрожек, - и труппа невелика, и сроки почти рекордные.
Впрочем, и помимо сроков было чему удивляться. Некогда пообещав не прикасаться к большой драматургии Чехова, Белякович перенес на свою сцену сразу две его пьесы - "Три сестры" и "Чайку". Видимо, прочувствовав то злое, непонятное время чеховских пьес, режиссер ощутил, что на сегодняшней сцене надо говорить и чувствовать именно то, о чем писал праотец театра абсурда. Предельно ужесточив и ожесточив каждую из пьес, Белякович лишил их привычного быта, и как на ладони оказались все нешуточные страсти, одолевающие героев. В "Трех сестрах" главенствует стиль "милитари" - камуфляж, железные решетки, резкие интонации, больше напоминающие окрики, нежели обращения. Но за этим жестким лаконизмом, оказывается, скрываются самые сильные и нежные чувства. А камуфляж - он и есть камуфляж, защитная одежда. Не только на теле, но и на душе. Иногда, словно от шальной пули, она прорывается - пронзительным, изматывающим монологом Ирины (К.Дымонт), усталыми, как пудовые гири, интонациями Ольги (Н.Персиянинова), страшной истерикой раздавленного Андрея (В.Гришечкин). И исцеления не будет - с лязгом захлопнутся ворота, сохраняя отравленную атмосферу дома Прозоровых. Оттуда, как тени, исчезнут могучий, полный жизни Вершинин (В.Афанасьев), грустный принц Тузенбах (А.Ванин), веселые офицерики Родэ (М.Шахет) и Федотик (О.Анищенко). И останется только железный голос Ольги, произносящей "Надо жить!", словно фельдфебель на плацу.
Второй же спектакль - "Чайка" - не в пример легче по настроению и чувственнее по ощущению. Невозможно не утонуть в "колдовском озере" взаимного и всеобщего притяжения, попав под сень демонического очарования обитателей усадьбы. В качестве увертюры звучит мотив из "Кармен": "У любви как у пташки крылья, ее нельзя никак поймать". Словно в продолжение этих слов в атмосферу впархивает красавица Нинв Запечная (К.Дымонт). Она отнюдь не глупенькая и восторженная уездная барышня - она ведьма, русалка, лесная дева, чарующая и опасная. Соблазняя всех и вся, Нина-Дымонт становится центром спектакля, вокруг нее кипят страсти и разбиваются жизни. Мечется и мучается от непонятности Костя Треплев (А.Задохин), шалеет от нахлынувшего, словно воды озера, чувства Тригорин (И.Китаев), спокойно, даже с удовольствием уступает пальму первенства декадентская дама Аркадина (Н.Сивилькаева). Ниной заражено все вокруг, она будто бы любовный вирус, несущий наслаждение и погибель. Словом, случаются "Чайки" об Аркадиной, о Треплеве, обо всех сразу. Эта "Чайка" получилась о Нине Заречной. И чувствуется, что именно то, что она, утеряв свою магическую лучезарность, становится просто несчастной женщиной, оказывается толчком к всеобщему разрушению.
Занявшись капитальным обновлением репертуара, Валерий Белякович решил вернуться к двум названиям, некогда уже присутствовавшим на афише, - это "Калигула" А.Камю и "Дракон" Е.Шварца. Но просто восстановить старый рисунок - это было бы неинтересно. Белякович сочинил два абсолютно новых спектакля, пересмотрев концепцию и подобрав других исполнителей. Преимущество в обоих случаях получили молодые артисты труппы, получившие поистине бенефисные роли.
В каждом спектакле образовался лидер, стоящий в центре и собирающий вокруг себя пространственно-временную атмосферу. В первом случае - это О.Леушин - Калигула, во втором С.Неудачин - Ланцелот. У двух этих героев, в общем-то, сходная задача - оба воюют с заведенным раз и навсегда жизненным укладом, и обоим природа и рутина жестоко мстят. Только средства для войны у них разные: у Ланцелота это право сильного, у Калигулы - то же самое, но скрытое за обаянием, за смертоносной улыбкой, которая заслоняет вид крови и на время обезоруживает врагов. В обоих спектаклях "превосходная уличная толпа" - ограниченная и обезумевшая. Ни патриции в "Калигуле", ни жители города в "Драконе" не желают лучшей жизни, равно как и не хотят терпеть рядом человека, во многом превосходящего их во всех отношениях. И благородная миссия Ланцелота, вступившего в противоборство с Драконом, обречена на провал, ибо его ожидает еще более страшная война с глупым и жестоким Бургомистром (А.Горшков) и его двуличным змеевидным сыном (Г.Дронов), олицетворяющими "общественное мнение". Равно как и попытка Калигулы изменить миропорядок не увенчается успехом - и, что самое страшное, он сам это понимает. Оказываясь в результате в ситуации, настолько безвыходной, что смерть является к нему, словно долгожданный избавитель. Примечательно, что в связи с молодостью главных героев оба спектакля получились обращением прежде всего к молодой аудитории театра - ведь именно им стоит задуматься над темами, мучившими их ровесников века назад.
Непонятная для многих, но устойчивая любовь Беляковича к творчеству Вл.Сорокина, перенесшаяся в прошлом сезоне на подмостки в виде спектакля "Щи", нашла свое продолжение в нынешней череде премьер. Режиссер сочинил своего рода "трагедию в темной комнате" под названием "Dostoevsky-trip", найдя удачную и ювелирно-четкую форму для запредельного и неудобоваримого сорокинского текста. Сюжет прост: компания книжных наркоманов решает испробовать на себе препарат под названием "Достоевский" (до сего момента ими потреблялись"Кафка", "Жене", "Толстой" и т.д.). Что воздействует на них воистину душераздирающим образом. Сначала они перевоплощаются в героев романа "Идиот", разыгрывая сцену именин Настасьи Филипповны, а потом по очереди выворачивают душу. Но перевоплощение их - не актерское, а будто наоборот, болезненное. Их герои Достоевского - чуть страшнее и заостреннее, чем полагается в обычном представлении. Чуть более пылкая и жестокая Настасья Филипповна (К.Дымонт), чуть более развязен Рогожин (С.Неудачин), чуть сильнее страдает Мышкин (Г.Дронов), чуть больше унижается Ганя Иволгин (М.Шахет). Результатом коллективного страдания, сопровождаемого глухим барабанным боем (только вместо барабанов - железные бочки), становится страшная исповедь каждого из героев, которую отличают не только натуралистические подробности, но и невыносимая, всевозрастающая мука.Во всем - взглядах, движениях, закушенных губах, срывающихся на истерический крик голосах. Исповедь, как и у Достоевского, не облегчает, а утяжеляет душу, и жить после нее становится невозможно. И цена, заплаченная семью людьми за дозу "Достоевского", выглядит вполне логично. А поминальные костры, зажженные в момент гибели героев и догорающие до финала спектакля, - прощение режиссера героям, вынесенное, опять же по Достоевскому, после смерти.
Незримо присутствуя во всех своих спектаклях, Валерий Белякович все-таки вышел на сцену в одном из них. Вместе с братом, Сергеем Беляковичем, они разыгрывают дуэт-дуэль, взяв за основу "Эмигрантов" С.Мрожека (спектакль получил название "Братья"). Главной темой спектакля становится одиночество, его всепоглощающая разрушительная сила. Причем одиночество не банальное, а самое что ни на есть страшное. Не просто оторванность от жизни общества, а чудовищный вакуум, в котором ни есть, ни пить, ни дышать невозможно. Единственное внятное чувство - это тоска. По родине, по дружбе, по любви, по полноценной жизни. Оказавшиеся в замкнутом пространстве то ли вентиляционной шахты, то ли чердака или подвала, двое братьев-эмигрантов вынуждены заполнять время общением друг с другом. Но они такие разные - скаредный, деловой, упрямый ХХ (С.Белякович) и едкий, самодовольный диссидент АА (В.Белякович). И потому неизбежна череда постоянных ссор, причем ссора из-за консервной банки едва ли не более серьезна, нежели из-за идеологических разногласий. Особая статья взаимоотношений - третий участник действия, плюшевый Вован-обезьян, подобие швейцарского банка, где ХХ прячет сбережения тайком от АА. Но в финале, когда ХХ бросает Вована в вентиляционную отдушину, в ответ на что АА отправляет туда же недописанную книгу - труд всей жизни, вдруг становятся неважны и ссоры, и непонимание, и вынужденная изоляция от мира. Два одиночества, расставшись с самыми дорогими привязанностями, начинают новый путь навстречу друг другу. Как, думается, найдет это путь и зритель, доказавший своей реакцией, что для него все то, о чем считает нужным поговорить сегодня Театр на Юго-Западе, важно и интересно.