Александр Смольяков • Газета "Искусство", №13 (253) • 01.07.2002

Новое поколение выбирает театр

Главная / Пресса / Сезон 25

"Театр - это кафедра, с которой можно много сказать миру добра". С этой хрестоматийной фразой часто спорили, хотя опровержение мысли Н.В. Гоголя иногда выглядело попыткой ломится в открытую дверь. Ведь очевидно, что театр - не только кафедра, и далеко не всегда кафедра. Однако сам факт диалога между сценой и залом отмечен здесь очень точно. Как и просветительская функция театра - не единственная, разумеется, но весьма важная.

Режиссер Валерий Белякович одевает чеховских военных в современную камуфляжную форму.   Прием, казалось бы, не новый, но спектакль выстроен так, что кажется: герои и не могут быть одеты ни во что другое. Усталые, нервные, неудовлетворенные жизнью, постоянно срывающиеся на крик, они совершенно не похожи на привычных героев Чехова. Одна истерика перекрывает другую, кто-то постоянно садится за рояль, желая музыкой заглушить и крики, и тоску. Развитие сюжеты от весенних надежд первого акта пьесы к осенней обреченности четвертого говорит о безысходности существования города-гарнизона где-то на краю света, откуда до Москвы никогда не доехать. Можно сказать, что в спектакле Беляковича Москвы нет. Нет как города и нет как символа.

Спектакль без выстрелов и взрывов, но ощущение, что где-то рядом война. И ночной пожар в третьем акте  кажется последствие авианалета. Офицеры сорванными голосами отдают команды, суета военных профессиональна и отработана во множестве таких же чрезвычайных ситуаций. У сестер остается только одно желание - чтобы этот кошмар кончился. Белякович сознательно идет на резкий контраст атмосферы спектакля с текстом пьесы: сестры страдают совсем не потому, что Ирине в городе не с кем поговорить по-итальянски. Все куда серьезнее и страшнее.

- Разумеется, это не традиционный Чехов, но пронзительная трагичность бытия, хрупкость и обреченность человеческой жизни, которые заложены в пьесе, без сомнения, присутствуют в спектакле Театра на Юго-Западе. Что неудивительно: ведь это Чехов начала ХХI столетия.

Кто знает, возможно, сегодняшним подросткам, просыпающимся под выпуски новостей, где взрывы сменяются информационными сообщениями о количестве погибших, этот Чехов будет гораздо ближе, чем мечты рафинированных дам в длинных платьях. Задача учителя - разъяснит возможность такой режиссерской версии, отметив, что она отнюдь не единственная.

Александр Смольяков • Газета "Искусство", №13 (253) • 01.07.2002