"Ревизор.ру" побеседовал с художественным руководителем Театра на Юго-Западе
В интервью главному редактору портала о культуре "Ревизор.ru" Денису Кирису художественный руководитель Театра на Юго-Западе Олег Леушин рассказал об истории своего театра, о ее легендарном основателе Валерии Беляковиче и о жизни Театра на Юго-Западе сегодня.
Подходит к концу театральный сезон, если кратко подвести итог, что было нового?
Стоит сказать, что сезон был юбилейный, 45-й. Посвящён он был истории театра, а открылись мы премьерой пьесы "Ромул Великий" Фридриха Дюрренматта. В пьесе я выступаю как режиссёр и актёр одновременно, играю главную роль. Что называется, сам себя назначил, использовал служебное положение (смеется). Кроме того, я успел съездить в Японию и сделал там спектакль "Макбет".
Съездили уже в этом году?
Точнее, в начале сезона, то есть, осенью прошлого года. Пока я восстанавливал "Макбет" в Японии, режиссёр Максим Лакомкин с нашими артистами поставил свой, достаточно камерный спектакль по мотивам произведения австралийского писателя Маркуса Зусака "Книжный воришка".
Вернувшись в Москву, я включился в работу, связанную с историей театра. Когда-то у нас шли такие спектакли, как "Женитьба" и "Старые грехи". Именно с "Женитьбы" Николая Гоголя началась история Московского театра на Юго-Западе: в 1974-ом году собралась группа молодых людей во главе с Валерием Беляковичем, показывали эту постановку в клубе поселка Мещерский. Её потом играли в библиотеке, а с 1977-го года спектакль стал частью программы театра.
Но позже "Женитьба" исчезла из репертуара, и мне очень захотелось её вернуть. Я собрал недавно принятых на работу в театр молодых актёров и мы сделали этот спектакль, уже в современном звучании. Это была дань памяти основанию Театра на Юго-Западе: исторически первая постановка вернулась в репертуар. Затем я решил "освежить" спектакль "Старые грехи" по рассказам Антона Чехова (Антоши Чехонте). В своё время постановка проходила на ура.
В результате получился интересный вокально-драматический спектакль: мы сделали связки под русские народные песни, артисты блистали на сцене. Кроме того, был восстановлен спектакль "На дне", визитная карточка Московского театра на Юго-Западе. В этой постановке я пошёл на эксперимент: объединил все поколения артистов театра. Изменения были только в актёрском составе — в остальном я следовал сценографии режиссёра Валерия Беляковича. Зрителю работа понравилась.
26 мая, в официальный день рождения Театра на Юго-Западе, мы сделали трехчасовой гала-концерт с ретроспективой постановок за всю историю театра. Основной упор был сделан на последние 11 лет. Репертуар мы представили в клиповом формате: на каждый спектакль выделили несколько минут и музыку подобрали другую. Вышло с прищуром, с мудростью и, конечно, юмором. Этот жанр был придуман ещё Беляковичем.
Сейчас, под конец сезона, нам осталось показать спектакль "Женитьба" на фестивале в Витебске, где нас очень ждут.
Интересно узнать ваше мнение о спектакле.
В первоисточнике я видел спектакль с другим актёрским составом, тогда постановке было уже 10—15 лет.
Спектакль с тем же рисунком?
Рисунок уже изменился. Я играл в том спектакле сначала Кочкарева, потом Подколесина.
На ваш режиссёрский взгляд, не вызывает ли удивления то, что театр берёт в свои ряды молодых артистов? Для Москвы это редкость.
Согласен, редкость — особенно в наше тяжёлое время. Но Белякович всегда говорил: театр - это молодая кровь. Не играть же роль Джульетты даме за 40.
Вопрос найма актёров административно-технический, значит, театр справляется, находит ресурсы…
Мы пытаемся находить ресурсы. Кто-то увольняется, кто-то в силу возраста на пенсию уходит — места освобождаются. Мы заключаем договоры с новыми артистами.
По-моему, практика заключения договоров гражданско-правового характера уходит из театров. Интересно, что у вас она сохраняется.
Насколько знаю, многие режиссёры и худруки так сегодня и делают: берут знакомых артистов на краткосрочные курсы, проекты.
Чем отличаются молодые артисты от старшего поколения? По характеру, манере исполнения? Приходя в ГИТИС, я наблюдаю за актёрами на сцене и большой разницы не вижу. И всё же я уверен, что это немного другие исполнители. Как вы считаете?
Я руковожу Театром на Юго-Западе уже 11 лет. И каждый раз, смотря на новых артистов, удивляюсь и думаю: чему их учили? Говорить они не умеют, по сцене ходить тоже. Не поют, не танцуют, и пластики особенной нет. Но я вас уверяю: мы были такими же…
По крайней мере, у нас были мастера, педагоги, которые донесли до нас, что существует основа профессии — без неё ты, собственно, не актёр. Просто выйти на сцену и как-то сыграть сможет любой школьник.
С техническими навыками сейчас проблема. Во многих институтах не хватает педагогов по речи — это очень заметно. У актёров на сцене либо нет голоса, либо подачи — и дикция какая-то невнятная.
По-другому некоторые уже и не умеют.
Молодые актёры не умеют дышать, а ведь дыхание — основа нашего речевого аппарата.
Когда я слушаю, я никогда не смотрю отрывки. Меня так ещё Валерий Романович Белякович научил. Для студентов, когда мне дают готовый материал, я меняю задачу: покажите другие обстоятельства, другое настроение, но этими же словами! У некоторых артистов получается. Основная масса, конечно, идёт по проторенной дорожке: не слышит, не чувствует.
Очень важно найти изюминку в актёре. У тех, кто остаются в театре, определённо, есть желание работать и творить. Это основа: работоспособность плюс немного таланта — гениальное исполнение нарабатывается в процессе. Когда я делал "Женитьбу", декораций вообще не было: всего 10 артистов, музыка, свет и какие-то костюмы. Я к этому привык: не люблю прятать артиста за всякими приспособлениями.
Невероятно.
Да-да, ни реквизита, ничего не было. Только текст, образ, партнёр и зритель. За пару недель мы этот спектакль сделали, и мне кажется, у нас получилось.
Вы упомянули о фестивале в Витебске. А на какие еще фестивали планируете поехать?
На Международном фестивале искусств "Славянский Базар в Витебске" серьёзный отбор и отношение критическое, но нас всё равно пригласили туда с новой постановкой. Ещё наш спектакль ждут в Липецке в следующем сезоне. В актёрском составе есть и молодые, и чуть более опытные исполнители - те, кто первый, второй, третий сезон играют — с ними интересно работать. Они креативные, и у них немного другое мышление. Кстати, русские народные песни в постановке тоже есть, только мы делаем их в стиле рэп.
То есть спектакль современный. Прелесть молодого артиста в том, что он ещё живой, не заштампованный, без багажа опыта. Вспоминаю, как в театр однажды пришёл Олег Ефремов и, глядя "Трёх сестёр", (тогда ещё новинку репертуара), поставил то же самое во МХАТе.
Да, было такое.
Вы упомянули основателя театра Валерия Беляковича — благодаря ему и существует Театр на Юго-Западе. Началось всё в 1974-ом году, когда я родился. Человек создал театр сам, без какой-либо помощи, поддержки.
Это было очень трудно. Белякович звал непрофессиональных людей и умел их задержать в труппе.
Кстати, возвращаясь к проблемам актёрского мастерства. Дело в отсутствии людей, которые бы могли научить молодых артистов. И всё же где-то ремесло преподавали на высоком уровне: например, в Екатеринбургской театральной школе или в Щукинском училище.
Память о Беляковиче помогает: как говорят в народе, человек жив, пока о нём помнят. Пока жив театр, спектакли и энергетика Валерия Романовича останутся с нами. Я, как его преемник, даю творческую свободу другим режиссёрам, даю возможность попробовать разное, но всё же, большинство придерживается стилистики Беляковича — определённого ритма, определённой динамики. У нас есть спектакль Максима Лакомкина "Циники", по мотивам романа Анатолия Мариенгофа — вещь достаточно сложная. Текст аллегоричен, сюжет, в его привычном понимании, отсутствует — вопрос стоял в том, как поставить пьесу на сцене. И всё же получилось: чувствовался внутренний накал при всей внешней тягучести спектакля. Меня это порадовало. Как говорил Михаил Жванецкий, зритель голосует кошельком! Так и есть, спектакль продаётся — значит, трогает за душу и созвучен событиям, происходящим в мире.
Вы также ставили спектакль в Японии. Интересно узнать больше про манеру игры и темперамент японских артистов. Насколько вам было сложно с ними работать?
Это был не первый опыт. В Японию я ездил ещё как артист с Беляковичем: мы показывали там спектакль "Ромео и Джульетта", играли совместно с японской труппой театра. Еще до ухода Валерия Романовича из жизни, японцы купили другую нашу постановку, "Ревизор". Однажды они мне звонят и говорят: "Олег Николаевич, приезжайте". Я согласился, приехал. Моей режиссёрской задачей тогда было восстановить готовый спектакль.
Я бы сказал, что японские артисты очень исполнительные, это их главная черта. О полёте фантазии, импровизациях с их стороны говорить сложней. Общались мы через переводчика, я сам показывал, чего хочу увидеть от актёров — и они делали это точь-в-точь! Японцы такие же взрывные как мы, русские, весьма эмоциональные, хотя внешне они, скорей, скрытные. Проект "Макбет" мы делали практически с нуля (договор на него заключался еще с Беляковичем), но декорации подготовили японские коллеги. Есть в японских театрах бриллианты, которые выделяются из общей массы исполнителей — у нас также. Помните, как у Чехова: "Прежде были могучие дубы, а теперь мы видим одни только пни". Вот ради "могучего дуба" спектакль тот и купили. Валерий Романович много ставил в Японии, но куплено было только три работы. Все-таки большая конкуренция.
Можно сказать, что Белякович стал первопроходцем в области обмена студиями между странами: с ним Театр на Юго-Западе объехал почти полмира.
Да, к нам приезжали не только японцы, но и американские студенты с театрального факультета города Чикаго Индийского университета во главе с Биллом Раффелдом. Были программы обмена.
К вопросу смешения культур и артистов. Помню, как Георгий Товстоногов ставил "Чайку" в Германии — он много думал о том, что может сделать ради привлечения немецких актёров и зрителей. Так или иначе ему удалось найти общий язык с местной публикой. Все-таки сложно должно быть режиссёру ставить спектакль в другой стране.
Согласен. Задача это непростая, но выполнимая. Главное — найти ключик к сознанию, менталитету. Например, японцы немного схожи с нами по эмоциональности, хотя у них другие интонации и голоса. Благо, у нас был переводчик, который координировал процесс — он уже работал с Валерием Романовичем и с Театром на Юго-Западе. Он всё чувствовал и прекрасно знал русскую культуру. Так что наше сотрудничество в этот раз, как и тандем с Беляковичем ранее, прошло очень плодотворно.
Кстати, во время последней поездки в Японию мы столкнулись с кучей препятствий. На неделю нам задержали визу, а ведь планы не подвинешь. Когда мы прилетели, узнали, что две недели действует карантин. Первое время я репетировал с артистами по зуму. И вот, наконец, настал день: мы встретились вживую в театре. У меня было 3 часа, чтобы наладить работу и восстановить спектакль. Сначала труппа мне показала сцену с Леди Макбет, все оценили. После небольшого перерыва, во время которого мы пошли гулять по городу, артисты сыграли тот же фрагмент ещё раз — и как будто бы они уже забыли, о чем речь! Пришлось репетировать заново. Я им всё время твердил: "Давайте не будем обманывать зрителя".
Позже мы проехались по разным городам. То есть, я отрепетировал с ними и улетел, а они поехали играть. Я об этом специально продюсера попросил, объяснил ему, что иначе не вижу финала своей работы. Полтора или два месяца катались мои артисты по Японии, среди них, кстати, было четверо русских.
Русские артисты, живущие в Японии?
Нет. Наши артисты, которые приехали вместе со мной в Японию. У Шекспира три ведьмы — а в моем спектакле было пять. Текст мы поровну поделили. То есть перевод был как бы встроен в спектакль, для облегчения понимания. Вот такая история.
Сохранялись ли в театре традиции, в частности, касательно репертуара? Спектакли в своё время выбирал Валерий Романович или худсовет. Но сейчас худсоветов как таковых не осталось. Кто принимает решение о новых постановках?
Когда руководителем был Валерий Романович, решения принимались категорично. Он чувствовал, видел, понимал — и все следовали за ним. А ещё Белякович любил самостоятельно подбирать сценические костюмы, например, в секонд-хенде. Иногда привозил их из Америки или Японии и аккуратно раскладывал по полочкам: для каждого костюма свой спектакль.
Вот это да!
Ещё Белякович сам занимался музыкальным сопровождением спектаклей, ведь это один из столпов нашего театра. Он был человеком начитанным, с филологическим образованием, работал в библиотеке. В подборе музыки он видел миссию. Не все материалы подходили под стилистику наших спектаклей. Есть музыка, привлекающая молодых, всякие импровизации на основе текста. Так рождались новые спектакли, экспериментальным путём. ZOOFELLINI Петра Гладилина стала последней постановкой, которую планировал сделать Белякович. В начале декабря 2016 года мы собрались на репетицию, он устроил нам читку. Я был не согласен с некоторыми моментами в тексте, да и у многих актёров остались вопросы к пьесе.
И всё же мы начали репетировать. 6 декабря 2016 года, утром, Валерия Романовича не стало. Мне пришлось взять работу на себя: премьера была уже заявлена. После читки я принял решение сделать моноспектакль — и сделал его. Два вечера подряд пьесу начитывал. Тем временем Петр Гладилин наседал, мол, нужно полноценный спектакль поставить, ведь нам дали грант. Гладилин взялся за это дело, но в процессе ретировался.
У меня оставался 21 день до премьеры, а материала не было. Ни музыки, ни костюмов — только текст, артисты и я. Я переработал текст, подобрал музыку и костюмы, придумал сценографию, и мы выпустили спектакль — в память о нашем отце-основателе театра. Год спустя после его ухода. ZOOFELLINI есть и сейчас в репертуаре, но идёт не так часто, как некоторые другие спектакли.
Так или иначе, это нужно для поддержания тонуса.
Поддерживаем, как можем. Каждый спектакль имеет свой ритм, в который нужно войти — актеры это понимают. Но начинает играть музыка — и всё: ты, как собачка Павлова, идёшь на сцену и встраиваешься в работу.
Порой возникает уникальная ситуация. Если посмотреть со стороны, ничего особенного: сходил в театр, посмотрел, потом ещё раз сходил, возможно. Зато профессионал с ходу скажет, что в спектакле партнеры не видят и не слышат друг друга.
Определённо.
Сыграли по тексту и всё, что называется. Так и хочется спросить, зачем? Нас так не учили: нас учили выходить на сцену и выкладываться, жить на ней… или не выходить вовсе.
Действуй совершенно или убирайся. Как говорил Михаил Щепкин (и мне очень нравится эта фраза): "… И смело устремились якобинцы на сцену".
Как вы считаете, как рождается стиль? Дело же не просто в желании поставить Чехова, например.
Бывает такое, что раз — и тебя осенило. Некоторые свои спектакли я именно увидел. Представил себе сценографии, услышал звучание — так родилась постановка. Когда же начинаешь выжимать из себя, сложней: кажется, что ничем хорошим это не может закончиться. Ведь спектакль как первая любовь: увидел человека, влюбился. "Любовь и голуби" так и родились. Я увидел во сне декорацию, вскочил, сразу зарисовал её, и для меня все стало мгновенно ясно. Также я придумал декорацию для постановки "Портрет Дориана Грея" — помните, длинный помост? А спектакль "Ромул Великий"! Сценарий вышел объёмом в 23 листа печатного текста! В спектакле много важных тем поднимается. Кстати, денег для декораций у театра почти не было, зато осталось кое-что от старого спектакля "Калигула". Так "пала" Священная Римская империя. Мы распилили колонны, перекрасили их — и вперёд. Поехали с женой в Икею, накупили простыней, тряпок цветных и сшили из них костюмы. Все это до сих пор стильно смотрится, а бюджет был минимальный.
Да уж, на некоторые спектакли тратят огромные деньги. Вспомнить хотя бы "Мастера и Маргариту" в Театре Наций.
Там костюмов 300, наверное, не меньше?
Мне показалось, миллион. Красиво, конечно.
Но выхлоп. В нашем спектакле "Мастер и Маргарита" всего восемь железных листов и никаких немыслимых одеяний.
Вот и вопрос, зачем прятаться за дорогие костюмы. Себя-то не спрячешь: тебе либо верят, либо нет. Такой закон, всё просто.
Я голосую за голого артиста — в смысле, не прикрытого режиссурой, реквизитом или чем-то ещё.
Лично я не так много спектаклей видел из репертуара Театра на Юго-Западе, но достаточно посмотреть одну вашу работу, чтобы понять — это уникальное место. Если не ошибаюсь, в Москве существует всего 88 театров, подведомственных Департаменту культуры.
82. Так как сейчас происходит слияние, театров будет ещё меньше.
В половине из них я никогда не был. Моё глубокое убеждение, подобные театры должны существовать и финансироваться не по остаточному принципу. Они должны получать достаточно средств для полноценного функционирования.
В своё время часто проводились собрания худруков, с советом директоров и прочее. На них были выработаны механизмы финансирования театров: главный критерий — количество посадочных мест и цена за билет, от этого шёл расчет. У нас, например, 114 мест, у кого-то 600. Да, ещё существуют разные гранты и премии.
Я сомневаюсь, что москвичи знают о всех 82 театрах. Хотя режиссёры этих театров имеют связи за рубежом и ставят спектакли в разных странах мира. Некоторым дают бюджеты, даже строят здания…
Белякович придумал макет нового театра и нам даже выделили под него место в районе магазина "Польская мода".
По какой причине?
Из-за голосования жителей: все были против. Когда Юрия Лужкова сняли с должности, землю отобрали. Сейчас на этом месте школа. Я пытаюсь с этим что-то сделать, но даже не знаю, с чего начать. Я уже пробовал поднимать вопрос: для этого мне пришлось прилететь из Японии на сутки и улететь обратно, так как работа над спектаклем продолжалась. На собрание худруков с мэром Москвы позвали тогда 15 театров, наш, в том числе. Я представился, объяснил, что мы потеряли художественного руководителя и что у нас остался проект, который жаждет реализации. Мне ответили: "Если это будет хороший проект, Москва его поддержит". Я пытался также с архитекторами говорить: конечно, чтобы полноценно завершить строительство, нужны деньги.
Архитектурные проекты стоят немало.
Да, и к тому же не хотелось бы уезжать, например, в Восточный округ. Мы всё-таки Театр на Юго-Западе и хотим оставаться на юго-западе Москвы.
Справедливо.
Земли-то в целом достаточно. Были люди, которые раньше этим вопросом занимались — друзья-знакомые Валерия Романовича. Пока что дело не движется, а с событиями, которые сейчас в мире происходят, вообще непонятно, что будет. Мы взяли паузу. По моей просьбе ведутся переговоры с Департаментом культуры Москвы и Министерством культуры, но это всё на личном контакте.
Хотел бы я, чтобы этот процесс завершился. Все-таки у Беляковича была мечта…
Эта мечта отчасти его и погубила, мне кажется. Поманили его в театр Станиславского…
Расскажите, как это было?
Ну, закончилось это для Валерия Романовича 40-дневной комой. Он отдал все силы театру Станиславского. В один момент руководство ему фактически поставило ультиматум, что нужно уйти. Белякович уволился.
Как вы думаете, почему он решил туда перейти?
Мечта о большой сцене, возможностях и даже ассимиляции Театра на Юго-Западе.
Но Валерий Романович ставил тогда спектакли как приглашённый режиссёр. У него было много работ на других площадках.
Понимаете, ему было внутренне тесно, как художнику. Ему хотелось иметь возможности не только на разовой основе, которые так или иначе сводились к цели подзаработать. К тому же, Белякович не делал ничего нового на других площадках как приглашённый режиссёр — только развивал уже готовые проекты.
Сложно сказать. Но мечта у него определённо была, был проект…
Знаете, как говорят: мечта это то, что никогда не сбывается. Проект был. Признаюсь, я, как Валерий Романович, не готов портить жилы и нервы, сажать сердце, ради таких подвигов. Но если хоть какой-то свет в конце тоннеля увижу, до конца не сдамся.
Думаю, сейчас мы можем как раз обратиться к поклонникам и постоянным зрителям Театра на Юго-Западе. Вспоминая историю создания театра, можно сказать, что его судьба, его будущее в наших руках. Западный округ Москвы, как и город в целом, заслуживают иметь такой театр, а театру в свою очередь необходимо иметь своё здание. Это важно для всех нас.
Оригинал статьи можно прочитать здесь