Почти десять лет назад выпускник Екатеринбургского театрального института, актер недолго просуществовавшего Театра масок Олег Леушин покинул родной город и отправился в столицу в поисках «лучшей доли». Сегодня Олег — один из ведущих актеров знаменитого московского театра на Юго-Западе. В его актерском багаже более полутора десятка ролей. Он занят практически во всех спектаклях репертуара. Лауреат театральной премии газеты «Московский комсомолец» за лучшую мужскую роль (Калигула в одноименном спектакле) сезона 1999/2000 г.
Наша встреча с актером состоялась перед началом спектакля «Мастер и Маргарита», в котором Леушин вот уже семь лет играет Коровьева. Беседовать с Олегом легко и трудно одновременно. Легко — потому что сразу возникает атмосфера искренности и непринужденности, трудно — потому что он постоянно дополняет речь мимикой, жестами, интонациями.
— Каким образом Вы из Екатеринбурга попали в Москву?
— Совершенно случайно. Мы много слышали об этом театре еще в институте. Будучи студентами, мы поставили «Носорогов» — это был один из наших выпускных спектаклей. И Яков Соломонович Тубин (был такой замечательный преподаватель по истории зарубежного театра) рассказывал нам о «Носорогах» в Театре на Юго-Западе. Потом судьба нас свела на съемках фильма с Виктором Авиловым и Алексеем Ваниным, и были какие-то разговоры о театре, о том, что такое Юго-Запад…
Лето мы работали на съемках, потом наш театральный сезон начался: по окончании института курсом остались, точнее, полкурса, — свой театр сделали…
— Ваша первая роль в театре?
— Первая роль была замечательная: Петр — слуга Капулетти в «Ромео и Джульетте». Меня, конечно, попробовали на Ромео.
— Предложили Ромео?
— Естественно, нет. Все-таки надо было приспособиться к манере Беляковича, когда четкий свет, четкие мизансцены — все очень жестко. Я вообще считаю его внуком Мейерхольда. Только ему не говорите, а то он расстроится (смеется). Он тут как-то давал интервью и рассказывал об актерах: как они растут, как развиваются, как работают. И вдруг я читаю: «Вот, например, Олег Леушин, пришел десять лет назад в театр… ни-ка-кой!» (смеется). Так что, видите, никакой пришел. Теперь какой-то, видимо.
— Что Вам, как актеру, ближе — комедия или трагедия?
— Это же так все переплетено. Допустим, идет монолог Хлестакова, сцена вранья, и когда он поет соловьем, там такие трагические нотки звучат: «Взбежишь по лестнице к себе на четвертый этаж…» Это ж такая боль! У него ничего нет. Он не может себя применить в этой жизни. Он хочет быть другим, но не может. Вот, наверное, трагедия Хлестакова — трагедия настоящая. Все, все переплетено. Для того чтобы сделать сильную трагедию, надо заставить зрителя сначала посмеяться, а потом… затихнуть. И так же в комедии: нужно заставить зрителя где-то заплакать, задуматься. Нужно все время приходить к паузе. А иначе — скучно. Зритель устанет все время переживать или все время смеяться. И то и другое очень тяжело.
— В спектакле «Мастер и Маргарита» в сцене «Сеанс чёрной магии в варьете» вы постоянно провоцируете зал, и однажды…
— Я всегда боялся этого момента — и вдруг она вышла! Такое было дважды. Когда Слава Гришечкин играл, тоже девушка выходила.
— Как Вы справились с ситуацией?
— Как? Всё просто: «Гелла (щёлкает пальцами), проводи!» И всё, её увели, а там актёры девушку в оборот взяли: одели, с собой выпустили, обыграли её. Правда, потом долго под рядами ловили, чтобы она платье отдала… Есть такие зрители, которые хотят поучаствовать в спектакле, ну что ж… Мне другое страшно: когда фокусы делаешь, и карты падают…
— Бывает такое, что они падают?
— Бывало. Вот это неприятный момент, руки дрожали, а сейчас — тьфу-тьфу (стучит по столу)…
— Вы снимались в фильме «Мастер и Маргарита» — что это за фильм?
— Это тот фильм, который снимал Юрий Кара, фильм, который так и не вышел на экраны. Я там занят в эпизоде — актёр варьете.
— Я обратила внимание на то, что актёры сейчас мало гримируются. А вот Вы — как раз противоположный пример.
— Я не могу без грима. Даже если мне ничего особо не надо по роли, всё равно я без тона на сцену не могу выйти. Меня так научили. У нас в Екатеринбурге был замечательный педагог по гриму.
— Олег, при такой насыщенной жизни в театре, у Вас на что-то другое хватает времени?
— Да (с комической важностью), я очень часто езжу на пробы… И нигде не прохожу!!! Я в этом году собственный рекорд, наверное, поставлю. В прошлом году я не пошёл штук тридцать проб. В этом планирую больше (смеётся).
— А если виртуально себе представить, с кем из режиссёров Вы бы хотели поработать?
— Когда-то я показывался Виктюку. Он сказал: «У вас нет жилья», — и не взял меня. Я пришёл к Беляковичу, и он сказал: «Нет жилья — ну ладно, всё равно беру». С Петром Фоменко было бы интересно поработать, с тем же Виктюком. Мне близок этот пластический стиль. Однажды я был на прослушивании у Анатолия Васильева, правда, давно, в 90-м году. Знаете, может, такие теоретики от театра нужны, но… вот сидит человек у себя в подвале, занимается таким мощным самокопанием, а ради чего всё это? Я так не могу работать, да и никогда не мог. Быстро выплеснуть энергию, отдать зрителю, чтоб получить взамен, набрать и снова отдать — тогда это имеет смысл. Тем более — вот они, зрители, рядом. Я люблю, я очень люблю, ух, как я люблю смотреть им в глаза, особенно в «Калигуле»!
— Часто ли Вы импровизируете на сцене?
— А вы посмотрите любой мой спектакль подряд несколько раз — ни одного одинакового не найдёте, хотя всё тоже самое: мизансцены те же, текст тот же. А интонации уже другие появляются, какие-то нюансы другие.
Есть, конечно, отправные точки: они режиссёрски выстроены, они помогают тебе, их воспринимает зритель, они не мешают партнёрам, и между ними — связки. А вот там ты можешь бегать, куда тебе угодно. Важна твоя фантазия. И твоя отдача. И в этом — жизнь.