Один из актуальнейших героев нашего подсознания и кинематографа ужасов – Граф Дракула – явился на московскую сцену, и к Юго-Западу теперь устремятся все поклонники этого бессмертного персонажа. Валерий Белякович первым из театральных режиссеров «открыл тему», лишив безмятежного ночного сна своих зрителей, расходящихся со спектакля уже к полуночи.
Являясь самым «пишущим» режиссером Москвы (именно по его авторским сценариям идут на Юго-Западе все спектакли, включая классику), Белякович и эту пьесу сочинил сам – взяв за основу мотивы романа Брэма Стокера. Брэм Стокер же между тем служил в конце XIX века на вполне современной должности завлита в театре Вашингтона Ирвинга. Но не один лишь его роман лег тут в основу: увлеченный этой роскошной темой, Белякович серьезнейшим образом изучал все материалы по вампиризму, включая историю киновампиризма и энциклопедии «о тех, которые всегда возвращаются».
И удивительно то, что при всей театральности данного опуса, он превратился перед нами на сцене в весьма увлекательное исследование «темы вампиризма в культуре славянских народов», словно бы отвечая потребностям нашего «массового бессознательного». Ведь, что говорить, тема популярна, растиражирована и народом любима: 200 фильмов, сотни обществ поклонников Дракулы, не считая рок-групп, захватывающие вопросы, крови и энергетического вампиризма – словом, целый культурный пласт, который существует широко и актуален в умах. А нынешний вампиризм как явление социальное? Да что тут говорить, «наша» тема!
И вряд ли стоит спрашивать: почему все же именно Белякович это поставил? Взгляните на его лицо, на этот профиль с острой линией носа, неистовым ртом и резким смеющимся взглядом, вспомните роли, которые сам он играет, от Воланда до Короля Беранже – удивляйтесь тому, что сам же он и не сыграл великого Дракулу!
К тому же мистика и игры темных сил на Юго-Западе были всегда в чести, и магия «другой реальности» в «Макбете», «Гамлете», «Ромео и Джульетте», «Калигуле», сорокинских «Щах» и «Dostoevsky-trip», а также недавних «Куклах», игра таинственной загадки жизни и смерти, влекущей публику к этой сцене, естественно продолжились «Дракулой». Он оказался столь соблазнителен и космичен, что провоцируемый им спор между жизнью и смертью склонялся на чашах театральных весов, безусловно, к последней.
Магия «книжного» имени Дракулы – Носферату (живущий в смерти), возникающая в сюжете непрерывно – витает над залом в повторяющихся возгласах персонажей. Носферату! Магия гнетущей тревоги, словно пропитанной ожиданием Дракулы, сковывает все живое с помощью декораций из зеркальных стен, делающих пространство изломанным и зловещим, совмещая реальное и «зазеркальное». Танцевально-оперная фактура действия (женщины в белом – мужчины в черном, мужчины зловещи – женщины тревожны) под аккомпанемент великих опер XIX века отсылает нас именно туда, в позапрошлый век, в котором и происходили эти темные события. Которые отыгрывались, впрочем, в равных сочетаниях мистерии и стеба, серьезного и комического – давно уже ставших фирменным знаком этой сцены.
Беляковичу изначально чужд какой бы то ни было пафос, и мог ли он, утопая в слюнях и соплях, повествовать нам хотя бы даже и о страдальце Дракуле? Только с отстранением, только с авантюрой. Все его спектакли – это дерзкие игры дерзкого человека. Его неисправимая любовь к дурачествам и легкомыслие в самых серьезных вещах давно породили гротеск и фарс как ведущие жанры его сцены. Веселое шутовство и канальство тут в обязательном составе всего и вся, что клонит критиков к упоминанию балагана и скоморошества, олицетворяющих чисто русский архетип зрелища.
В общем, события развивались собственным чередом. Из таинственного замка Дракулы, что в далекой Трансильвании, возвращается домой, в Лондон, его первая жертва, Ральф (Александр Гришин) – вполне милый молодой человек, но в котором теперь никто не может узнать бывшего Ральфа: он болен и странен, не есть и не пьет, проводя время за ловлей крыс и летучих мышей (которыми питается) и, пряча от всех две кровавых отметины на шее. Теперь туда же, в Трансильванию, отправляется еще более милый юноша Джонатан (Михаил Белякович): ему, видите ли, нужно совершить с таинственным Графом сделку по приобретению им недвижимости в Лондоне. У Джонатана в Лондоне невеста Вильгельмина (Карина Дымонт), ожидающая предстоящей свадьбы. Вот тут-то и начинается крупный план сюжета.
Джонатан у Дракулы в его родовом замке – и теперь уже его очередь подвергнуться искушению вампира, став его жертвой и заодно пополнив армию вурдалаков. Но дело в том, что эстет Дракула довольствуется вовсе не чем попало, отбирая лишь лучшие человеческие экземпляры, уже готовые к встрече с ним, а туповатый Джонатан, ничего не смыслящий в иррациональных делах, явно не его персонаж. И теперь уже Дракула сам отправляется в туманный Лондон, внедряясь в местные светские круги и производя в них свой главный селекционный отбор (а заодно и приобретая в столице недвижимость).
Выбрать же тут есть из чего. Тут кое-кто как раз остро жаждет неведомого и запредельного. Хозяйка светского салона Люси (Елена Шестовская), к примеру, просто бредит о «космосе потустороннем», да и многие другие проявляют интерес. (Ах, ведь всех нас, что лукавить, вечно манит эта непознанная «лунарная» сторона вещей, эта магия сумрачного загробного мира, этот сладкий ужас…) Короче, Люси получает от Дракулы желаемое – вместе с поцелуем в шею, неминуемой смертью и дальнейшими вампирскими скитаниями в земном и загробном пространстве.
Вам не терпится, вероятно, узнать и о самом Дракуле? Что ж. Он был очень высок, очень худ и молод, а его порочное красивое лицо совмещало в себе черты Клима и Джереми Айронса. Сексапильность и чертовское обаяние усиливались горячечным блеском глаз явно трансцендентального существа, питающегося воздухом и чужой кровью. Он ползал по стенам как саламандра, исчезая в клубах мглы и тумана и появляясь вновь подобно летучей мыши, простирающей свои зловещие изломанные крылья над будущими жертвами. Странно даже называть вам его актерское имя – Алексей Матошин – так диссонирующее с образом черного начала, мирового зла. Если же вообразить тот букет демонического и саркастического, бытового и эротического, а также неуловимо-космичного, который удалось ему в себе собрать, то будет без слов понятна вся его несомненная магия, пленяющая своих жертв. Право, можно ли устоять против подобного Носферату? А когда он впивался зубами в шею златокудрой Люси, распластав ее тело на полу и высасывая ее кровь буквально на наших глазах – то тут, как вы понимаете, эта магия становилась чисто материальной и конкретной. А мистика и реальность соревновались перед нами в равной борьбе.
И все-таки, отчего всех нас влечет паденье в бездну, в таинственное царство смерти? Об этом на сцене и речь. И обсуждает этот вопрос на серьезном ученом уровне целая бригада психологов-докторов и их помощников – заодно просвещая и нас. А тем временем лучшие представители лондонского света жадно ждут свиданья с вампиром…
Да, история еще не окончена, и самое главное в ней – ближе к финалу, где нежнейшая из лондонских дев, верная Вильгельмина, забыв своего жениха, страстно влюбляется в Дракулу. Их любовный дуэт подобен дуэту Тристана и Изольды, достигая истинно вагнеровского неистовства. Тут уже не до шуток; и если мы непрерывно наблюдали за тем, что же на сцене одержит верх – серьезность или усмешка – то пафос финала прорвал все плотины иронии. Любовь и смерть устремились друг к другу, как и положено по хрестоматии, и сердца красавицы и чудовища соединились как раз в мгновение смерти. Смерть же пришла в образе амстердамского профессора Абрахама Ван Хельсинга (Олега Леушина), методично следившего за Дракулой и создававшего тем временем план его физического уничтожения. Дракулу (всего-то) побрызгали святой водой и вонзили в него семь осиновых кольев, последним из которых было пронзено заодно и сердце его возлюбленной. Ну что тут скажешь… И так ли уж порадовало публику торжество справедливости?
Ведь все мы все равно будем ждать по ночам «своего Дракулу», и вечный зов темных сил неотъемлем от нашей природы, а сама идея вампиризма лежит в наших неосознанных потребностях. И импульс спектакля на Юго-Западе был в моделировании конкретных эмоциональных оснований для вампирической мифологии, а также в создании силового поля этого «вечного сюжета». Вспыхнувшая общая эмоция обожгла публику, которая теперь тоже пережила опыт собственного общения с Дракулой.