Анатолий Иванов пришел в Театр на Юго-Западе в 1989 году. Его первой ролью был Сципион в «Калигуле» Альбера Камю. Спектакль сразу же стал событием. И не только потому, что Камю в то время не очень-то ставили. Острая и всегда актуальная тема пьесы, интересная режиссерская трактовка, великолепная игра актеров, точно продуманная сценография – все это привлекало к «Калигуле» в Театре на Юго-Западе внимание зрителей и критики.
Отчетливо помню в премьерном спектакле (хотя с тех пор немало воды утекло) выход сенаторов – то, как они выстроились в две шеренги по обе стороны сцены. К тому времени у театра уже была сложившаяся труппа, с которой Валерий Белякович работал более десяти лет, пополнения практически не было. И вот в этих двух рядах, выстроившихся вдоль сцены, появились новые лица. Первым в левом ряду стоял неизвестный постоянным зрителям (а таких у Театра на Юго-Западе было довольно много) актер. Он играл Кирею, и его манера, фактура и пластика точно соответствовали «юго-западной» стилистике. Это был Валерий Афанасьев, вскоре ставший одним из ведущих актеров театра. В правом ряду обращал на себя внимание еще одни новый артист. Юный красавец, он исполнял роль Сципиона – поэта, друга и наперсника Калигулы. В его внешнем облике была утонченность, изысканность. Она была и в манере его игры, в том, как он вел свою партию. Он создавал образ, легкий и воздушный, словно бы отрешенный от всего земного. Какая-то таинственная дымка окутывала его. Это был настоящий романтический герой, байроновский Чайлд Гарольд.
Такого героя до сих пор не было в Театре на Юго-Западе с его ярко выраженным «земным притяжением». Самый романтический из героев, выходивших на эту сцену, рыцарь Ланцелот (В. Авилов) был героем вполне земным (хотя и сказочным): он воевал за справедливость в мире, он боролся с вполне конкретным злом – у него была реальная цель. В Театре на Юго-Западе жили реальные герои. Их страсти были земными, их характеры – типическими, со склонностью к укрупнению, иногда – к гротеску. Да и внешняя красота не пользовалась тут популярностью. Она должна была возникать как результат красоты внутренней. Самый яркий тому пример – Виктор Авилов, чье необычное лицо, которое нельзя было назвать безусловно красивым, вдруг становилось прекрасным в «Гамлете», «Драконе» или «Мольере».
Казалось, что Анатолий Иванов, актер со столь ярко выраженным амплуа романтического героя, не найдет себе места в этом театре. Но вот Белякович ставит «Ромео и Джульетту». Ставит в тот момент, когда герои вечной трагедии Шекспира стали повсеместно изображаться этакими симпатичными ребятами, иногда нашими современниками, иногда нет – не в этом суть, - чьей любви препятствует несовершенство мира: вражда между кланами, людская зашоренность, нежелание понять любовь как высшую ценность бытия. А если бы не это, у Ромео и Джульетты – милых ребят, таких же, как мы, - все было бы в порядке. Белякович ставит спектакль о другом – о недостижимости идеала, о неизбежном крахе романтической любви (вообще романтического мировосприятия) в реальном мире. И вот тут-то романтический герой А. Иванова находит достойное воплощение. Его Ромео – романтичный юноша, ищущий идеала. Джульетту играла Карина Дымонт, тогда еще студентка ГИТИСа, теперь исполнительница почти всех главных ролей в Театре на Юго-Западе. Их дуэт в ночи любви был так идеально красив, так тонко сыгран и настолько лишен всякого намека на земную страсть, что казалось, будто действие происходит не на той сцене, где только что разыгрывались разные житейские события, а вынесен куда-то в другое пространство. Так, по крайней мере, видится мне, когда я вспоминаю тот спектакль.
Романтический идеал недостижим, романтический герой нежизнеспособен. Недаром покончил с собой юный Вертер, недаром был убит на дуэли Ленский. Эту несовместимость романтического идеала с реальной жизнью великолепно сыграл Иванов, и его амплуа романтического героя утвердилось в Театре на Юго-Западе, и его исполнение роли Ромео получило высокую оценку.
Следующей значительной ролью А. Иванова был Захария Муаррон в «Мольере» по пьесе Михаила Булгакова «Кабала святош». Юноша, мечтающий об актерской карьере, Муаррон Анатолия Иванова – типичный романтик. Он оторван от реальной жизни, она его попросту не интересует. Его идеал – театр. Он тщеславен и самовлюблен. На пути к достижению своего идеала он сталкивается с грубой и жестокой реальностью - и не выдерживает испытания. Его романтизм терпит фиаско. Эта драма на фоне трагедии самого Мольера неизбежно отодвигается на второй план, но ее значение в пьесе весьма существенно. И Анатолий Иванов очень убедительно раскрывает как характер своего героя, так и суть его трагедии.
Так или иначе, но за Ивановым прочно утвердилось амплуа романтического героя. И потому совершенно неожиданной стала его роль в спектакле «Куклы» по пьесе Хасинто Грау «Сеньор Пигмалион». В первый момент, когда он появляется на сцене, его просто невозможно узнать. В Театре на Юго-Западе не очень активно пользуются гримом, здесь же грим совершенно изменил лицо артиста. Лжепигмалион (а как позднее выяснится, кукла по имени Брандахлыст) Анатолия Иванова – явно шаржирован. Поначалу он смешон, но постепенно роль Лжепигмалиона выходит за рамки комической. Его образ по мере произнесения актером главного монолога приобретает жутковатый, даже зловещий смысл. Объясняя собравшимся артистам и антрепренерам мадридских театров, чем отличается театр марионеток от обычного театра, Лжепигмалион несколько раз произносит фразу: «Это – куклы!». И если первые восклицания выглядят достаточно безобидно: куклам нужны определенные условия, их надо холить и лелеять, им необходимо создавать обстановку наибольшего благоприятствования, дарить цветы и всячески поощрять («Это – куклы»), - то затем возникает новый поворот: куклы – не люди, они должны быть под постоянным контролем, они управляемы и исполняют волю кукловода («Это – куклы!»). А если они выйдут из-под контроля, тогда они могут быть опасны, они даже способны задушить человека в своих объятиях («Это – куклы!!»). Сколько же оттенков вкладывает Иванов в свое восклицание, как меняется его интонация с каждым новым произнесением этого рефрена! От снисходительной к гордо-высокомерной и далее – к предупреждающе-угрожающей. Благодаря этому богатству интонаций, благодаря тонкой нюансировке и удивительной пластике актера монолог Лжепигмалиона обретает глубокое философское содержание и доводит до зрителя явственно звучащие в нем вечные вопросы: что есть власть, что представляют собой управляемые, где та грань, которая отделяет разумный порядок от жестокого произвола, и на что способны те, кто слепо подчиняется власти.
В образе Лжепигмалиона и куклы Брандахлыста Анатолий Иванов предстал в совершенно новом для себя и зрителей качестве – как прекрасный характерный актер. И наблюдая его в этом новом качестве, понимаешь, что талантливому артисту доступны любые роли.