Аннотация:
«Цирк уехал, клоуны остались, и это уже не смешно. Хотя много лет назад они вместе смешили публику. Три клоуна – почти "Три товарища". Прошли годы, и они встретились. "Требуется старый клоун", – гласило объявление, давшее надежду бывшим коллегам и превратившее их в конкурентов. Они вспоминают звездное прошлое, спорят, кто из них был лучшим и, в конце концов, то ли убивают одного из них, то ли сам он умирает от старости. Оставшиеся клоуны уже никому не нужны.
"Я играю, что они когда-то были крепкими хорошими профессионалами", – говорит заслуженный артист России Алексей Ванин. "Какие они таланты? Отработанный материал. Поматросили их и бросили!", – считает заслуженный артист России Сергей Белякович. "Все-таки, они великие клоуны. Плохо ли, хорошо ли они играют, они преданы своему искусству", – уверен режиссёр Валерий Белякович.
Пьесу Вишнеча ставят нечасто. Режиссер Валерий Белякович решил обратиться к ней после гастролей в Тель-Авиве. Там к нему подошел старик-клоун и попросил дать ему роль. "А что ты можешь? – То-то и то-то. – Он начал показывать, и у меня сердце зашлось от нежности и от того, что это невозможно уже", – вспоминает режиссёр. Актеры, занятые в спектакле, как и их персонажи, встретились много лет назад. В Театре на Юго-западе. Новую совместную работу они называют своевременной и очень сложной. Во многом из-за нехватки времени. Спектакль, несмотря на его минорный характер, считают не лишенным надежды, а, говоря о своих героях, переходят на себя.
"Есть надежда, что двое других как-то выберутся из этого болота", – верит заслуженный артист России Владимир Коппалов. "Надежда на то, что ты все равно талантливый человек, что ты нужен", – подхватывает Алексей Ванин. "Здесь уже твоя линия судьбы", – подводит черту Сергей Белякович. Клоуны уходят. Главное, чтобы цирк оставался, – полушутя, полусерьезно добавляют актёры».
Новости, канал КУЛЬТУРА 13 ноября 2006
Спектакль был очень тяжелый. Поставлен в 2006-ом. Владимиру Коппалову оставалось жить год, Сергею Беляковичу – два. Оба были уже не очень здоровы физически. И эту их физическую слабость подчеркнул и представил публике режиссёр. Многие постоянные зрители обвинили его в преднамеренном унижении актёров. Говорили, что в финале он должен был выйти сам вместо Валерия Александровича Черняка. Выйти сам в образе старого клоуна и встать рядом с ними.
Спустя три года после смерти самого Валерия Романовича я так не думаю. Он хотел поднять своих собратьев над старостью, над смертью. Утрируя, а не камуфлируя их слабость, он давал им шанс её победить. И они это знали, иначе бы не согласились участвовать. Это был спектакль для них, а не для зрителей. Они искали ответы на те вопросы, на которые им нужно было ответить перед уходом из жизни. А мы, как зрители, должны были не судить, а помогать им своей любовью, не бояться видеть их уже не молодыми, но предельно честными. Если б я понимала это тогда, я бы ходила на каждый спектакль, их всего-то было….
Lidia Iessel:
Мне кажется, тот спектакль уводил меня куда-то за измерение театра и игры. Я имею в виду, что там внутри, в спектакле, был какой-то предел, за которым был уже не театр, это было другое пространство и в нем казалось почти невозможно существовать, а трио клоунов пробивалось и туда и там, крепко держась друг за друга и при этом умоляя друг друга уйти, умудрялись быть и туда же за ними попадали и зрители. И сидящий на чемодане в финале клоун Черняка казался уже существом из другой реальности, чуть ли не иной формой (не жизни, а даже и не знаю чего) - потому что жить в этом было уже невозможно, никаких душевных сил уже практически не оставалось. А этот клоун - был.
Lidia Iessel:
Это записки уже 2008 года (11.12.2008). "Как они были переплетены!.. Непонятно, как они могли 30 лет жить порознь. Они начинают говорить спокойно, за каждым вроде бы невинным и обычным словом стоит, всё отчетливее встает заклятье: "Уйди! Ради бога, уходи!", они бьют друг друга по самому больному и стойко держат удар, они бьют сами и сами же этот удар ощущают (и к этому примешивается и ощущение зрителей - и заставляет улыбаться от наивности, и сердце сжимается). Они утешают друг друга, невольно унижая, заботясь, сочувствуя и мечтая о своем разом.
Они оказываются даже не скованы - переплетены одной системой жил (как общей кровеносной системой), в которых плещется любовь и ненависть друг к другу, в существах с обнаженными нервами, и бьются, толкая друг друга и принимая удары.
В спектакле много обобщений, но их не видишь, а видишь максимально живых, теплых людей, из кожи, плоти, нервов, сердца. Они - живые в условном пространстве".
Про Никколо Алексея Ванина, постоянно держащего удар: "И это - не на сиюсекундном душевном порыве, не на геройстве, которое родилось вдруг тут и сейчас и так же импульсивно угаснет, а в привычном для него ритме - обычной тягучей жизни, расползающейся, как пюре, - вот что самое главное"...
Про Пеппино Сергея Романовича: "Монолог он играет так, что, кажется, молодеет на глазах и больше 40 лет, спрятавшихся за гримом, ему никак не дашь"....
Про Филиппо Виктора Борисова:"Он то пропадал за гримом клоуна, то сливался с ним. То грим существовал отдельно - и потому вдвойне ярко, цветасто, улыбчиво, а из-за него пробивался живой Борисов-Филиппо - убеждал, упрашивал, добивался, говаривал, успокаивал, просил."
"И потом мучает мысль: Николло и Филиппо так бились и были так едины. Но убив Пеппино - они же убили большую часть себя, они даже не понимают, какую большую часть. Без которой они дальше еще меньше смогут жить.
Страшно от безнадежности".
И да, то же ощущение, что у Жени, - обнять, не отпускать, сберечь.
Eugénia Shtukert:
Нашла свои записки от 26/09/2007 - мысли были совершенно обрывочные. «Требуется старый клоун».
Да никому они не требуются… Но как играют! Играют сцены из той жизни, которой у них никогда не было – разве что в воображении (или это правильно называть импровизацией?)
Старые клоуны… заклятые друзья или верные враги? Профессионально смешить публику, оставаясь серьезным: клоун не должен смеяться сам. Или просто не может?
Мало смешного в том, что задыхаешься от дыма или донашиваешь костюм, в котором выступал лет 30 тому назад.
Сохранить лицо – garder bonne mine au mauvais jeu – ценой собственного больного сердца. "Оставь себе свое сердце" – ну да, кому еще оно пригодится?
Без окон, без дверей, полна горница… И тихо-тихо сидит в уголке за стенкой мертвый клоун. Кого он пытался рассмешить последним? Саму жизнь?
Мрачная картина, словно инсталляция, устроенная рукой психопата-дизайнера с черным юмором.
Черные стены мавзолея для клоунов, лишь призраки предшественников колышут кроваво-красные кулисы. Тиканье часов… а может – часового механизма бомбы. Зов фанфар… или медь похоронного марша.
Последнее представление? Нет, просто один из номеров, удачно сыграно, браво!
***
Сдохнешь на «бис», старый клоун,
Занавес скроет твой труп,
Больше не будет поклонов,
Только опилки из рук
Тихо просыплются на пол.
И, открывая глаза,
Видит твой древний приятель
Старый заброшенный зал.