На московских театральных подмостках царит осеннее оживление. Вымечтанные, выверенные и выстраданные премьеры устремились к соскучившимся зрителям.
Любимец московской публики — маленький, но удаленький «Театр на Юго — Западе» открыл очередной сезон традиционным, по домашнему свойским и дружеским монологом руководителя Валерия Беляковича. И, конечно же, премьерой.
Новая постановка на сей раз оказалась в руках художественного руководителя театра Олега Леушина. Выбор режиссера пал на самую известную повесть элегантнейшего из английских дэнди Оскара Уайльда.
Прихотливое, многослойное, философски многогранное произведение «Портрет Дориана Грея» предполагает изысканную и филигранную форму воплощения. От актера и режиссера творчески выросшего в стенах «юго -западного» театра, где именно зрелищность — вызывающе яркая, фонтанирующая, голосящая — ставится во главу угла, стоило ожидать каскада выразительных хореографических номеров, необычного саунда и интересных задумок.
С этим труппа справилась, как обычно, безупречно. Накал страстей, скользящая пластика, карикатурная мимика, изобразительно точная передача прозы картинами танца придают действию прекрасное фоновое звучание и увлекают за собой в непростой мир существования героев.
Пересказывать сюжет повести наверняка некорректно, ведь ее не читал разве что не умеющий читать вовсе. Много интереснее проследить и прочувствовать сложную структуру спектакля, на сцене которого почти всегда сосуществуют несколько мизансцен, выстроенных так красиво, что взгляд теряется в выборе точки зрения. В визуальной привлекательности этому спектаклю не откажешь — чего стоит один только портрет Дориана Грея, походящий на грациозную скульптурную композицию полупрозрачного мейсенского фарфора.
Разговор зашел об извечной борьбе добра и зла. Автор выводит на сцену их зримые образы, материализованные в Белом ( заслуженный артист России Олег Леушин) и Черном (Фарид Тагиев). Вот тут то зло, как ему и полагается, с неукротимой энергией начинает завоевывать пространство вокруг себя, вовлекая в него на спор с Белым еще пока целомудренную душу наивного мальчика Дориана Грея ( Михаил Грищенко).
Зло, разумеется, должно быть рельефным, дьявольски искусительным, умным. Казалось бы, ничего нового нет в такой трактовке образа. И все таки игра Фарида Тагиева становится ошеломляющим откровением спектакля. Этому актеру, так мало известному доселе, похоже подвластно все. С очаровательной наглостью он перетягивает на себя огромное одеяло, полагающееся на долю всех действующих лиц и исполнителей. Черное искрится, сочится, кажется можно даже почувствовать его специфический дурманящий аромат восточных пряностей. Азарт и соблазняющая энергетика лорда Генри (он же — Черное) так велики, что из под его влияния не уйти никому. Куда уж там юному и неопытному Дориану!
Не исключено, что режиссер специально выпустил на авансцену повествования эту «черную птицу», позволяя ей купаться в темных волнах своей отрицательной ауры. И не проиграл, потому что лорд Генри — Фарид Тагиев уверенно удержал на себе весь спектакль, иногда затмевая всех остальных бескрайней одержимостью существования в образе.
На равных с Тагиевым проживает свою роль и заслуженный артист России Сергей Бородинов. Его художник Бэзил трогателен и тверд, рассеян, по хорошему смешон, но ни на минуту не теряет достоинства, вверенного ему высокой мерой таланта. В характере, созданном актером, присутствует сильное личностное начало, так удачно соединенное с деликатностью, тонкостью и пониманием, что впору Бэзилу стать тем самым Белым, оппонентом Черного.
Известно, что О. Уайльд отождествлял себя в первую очередь с лордом Генри, «королем парадоксов». Недаром именно этот персонаж буквально напитан знаменитыми афоризмами ироничного англичанина. Тем не менее, представляется, что автор повести и автор спектакля в одинаковой степени изначально ощущают в себе художника Бэзила Холлуорда, как человека, наделенного странным и противоречивым гением истинного творца.
На этом фоне роль Белого оказывается неожиданно слабо выраженной, будто бы задавленной натиском зла. Возможно, в этом есть определенный замысел. Как и в том, что автор спектакля предпочел предупредительно и скромно пронаблюдать его из тихого уголка сцены, появляясь на ней лишь в нескольких коротких эпизодах.
В такой почтительности нежданно проступила смешная тактическая ошибка. Кипельно — белый костюм Добра и позы, невольно копирующие беломраморного Ф. Шаляпина с Новодевичьего притягивали внимание зрителей, как пресловутый красный платок Джулии Ламберт. При всем старании быть незаметным и восприниматься исключительно, как персонаж спектакля, режиссер простительно не мог удержаться от интенсивного дирижирования, мимикой и глазами направляя своих подопечных и переживая ход постановки. От этого живого и притягательного «театра в театре» весьма трудно отвести взгляд, без того рассеянный множеством одновременно играющихся сцен.
Чувствуется, что постановщик особенно переживал за главного героя. И не случайно. Как футбольная команда, проигрывающая решающий матч Михаил Грищенко по настоящему разыгрался лишь во втором акте, когда стало немного страшно за его психическое здоровье, поскольку самоотдача в исполнении достигла уровня «полной гибели всерьез». Актер с неиссякаемой страстью пристраивался к двойственной натуре Дориана и ему удалось самое главное — при всей неоспоримой внешней красоте и чудесной фактуре он без специальных ухищрений гримера сумел стать отталкивающе некрасивым в тот момент, когда нарциссическая сущность героя достигла своего отвратительного апогея.
Говоря откровенно, второго акта могло бы и не быть. Премьера, искрящаяся переливами, словно изящная ювелирная безделушка вдруг начинает тормозить от непонятно откуда проступивших страхов постановщика, что его могут не понять или не услышать. Случилось трагическое топтание на месте и пересказывание одних и тех же многословных умозрительных постулатов и навязчивых сентенций, которые прежде уже были прекрасно и доступно выражены в танце, бессмертных афоризмах и талантливой игре исполнителей. Кружевное узорочье одних и тех же смыслов лишает до того летящий спектакль динамики, населяя зал туманной тоской.
Редакторским ножницам тут явно хватило бы работы: зрелище могло прекрасно обойтись без нескольких сцен и даже персонажей, таких как (пусть не покажется крамольным!) само Белое или некая Анжела (Любовь Ярлыкова) — то ли ангел, то ли смерть, то ли ангел смерти.
Вставные номера театральной игры Сибиллы Вэйн, возлюбленной Дориана (Алина Иванова) тоже добавляют действию лишнего веса. В них нет никаких откровений, кроме того, что обе сцены сыграны одинаково, хотя и должны были продемонстрировать сначала талант, а затем трагедию влюбленной девушки. О Сибилле достаточно красноречиво рассказал сам Дориан Грей, после чего обе иллюстрации патетично скучно проигрались уже вне общей органики спектакля.
Несколько чужеродно прозвучало и новомодное слово «перформанс», которое без сомнения есть в английском языке, но имеет мало отношения к временной стилистике спектакля. Хотя, в этом режиссерском решении вполне можно усмотреть намеренное изъятие временного пласта из классического триумвирата драматургии, для того, чтобы указать на вечность поднятых тем.
Одна из удач постановки приходится на необъяснимым образом ощутимое невизуализированное присутствие на сцене самого Оскара Уайльда. Его во всех отношениях нестандартный подход к жизни легчайшими намеками прослеживается в некоторых персонажах пьесы.
К несомненным достоинствам относится и неистребимый позитив, свойственный всем «юго -западным» постановкам. В драматичную историю несчастного юноши так умело привнесен оттенок джентельменски тонкого английского юмора, что при всех извинительных погрешностях и неувязках пока еще не до конца притертой к актерам и публике новой работы она неизменно оставляет ощущение изумительного праздника, легкости бытия и ожидания чуда.
Оригинал статьи здесь