Творческий вечер и выставка работ народного артиста России Валерия Беляковича,
Художественного руководителя Театра на Юго-Западе.
Среди людей попадаются представители редкой породы. Они живут стремительно и страстно, обгоняя время. И время, не поспевая за ними, никак не может загнать их в свою ловушку. Понятие возраста для них абстрактно, ибо за минуту они могут прожить целую жизнь, потом – другую, третью, сохраняя при этом юношескую жажду познания и горячее желание поделиться приобретенным опытом. Древнюю истину они переиначивают, наглядно доказывая – «В крепком духе – здоровое тело». Именно к этой породе относится Валерий Белякович – народный артист России, лауреат множества премий, фестивалей и конкурсов, создатель и художественный руководитель давно известного Театра на Юго-Западе.
Когда-то ему, совсем еще юному человеку из подмосковной рабочей окраины, не имеющему ни профессиональных знаний, ни «лохматых рук», в условиях строго регламентированной, подцензурной совковой действительности, но непостижимым образом вовлеченному в волшебный мир, пришла в голову безумная идея: создать собственный театр. Привлек соратников: брата Сергея и Виктора Авилова. Договорились с клубом. И понеслось. Первый спектакль, «Женитьба Коли Гоголя», уже своим названием – без должного почтения к классику, водруженному на недосягаемый пьедестал (труднее вникать!) – в том не столь уж далеком 1974 году вызвал вполне ожидаемую реакцию: успех у публики и гнев властей. Но, даже лишившись площадки, они от затеи не отказались, и, кочуя, по сценам клубов и библиотек, продолжали настаивать на праве собственного видения и существований своей Студии. И – то ли по юношескому неведению, то ли из-за заражающей всех окрест бациллы неуемной жажды творчества, театр создали – в крошечном подвале на окраине, куда, несмотря на расстояние, ринулась вся Москва. И не сказать, чтобы брали мастерством, которого в те годы еще не наработали (один из парадоксов жизни Беляковича – учиться режиссуре он пошел, имея значительный постановочный опыт и став главным режиссером своего театра), какими-то спецэффектами и постановочным блеском (скорее, наоборот – скудость средств побуждала обходиться минимумом). Да и тесный зал, в котором публика сидела на скамьях, прижавшись друг к другу, комфортом привлечь никак не мог. И тем не менее они произвели фурор, маня дуновением свежести, первым дыханием весны в душном, спертом воздухе страны, удивляя отчаянной смелостью интерпретаций, восхищая яркой выразительностью художественного языка. Недостаток опыта компенсировали безудержным азартом, абсолютной самоотдачей и искренностью, а скудость средств превращали в достоинство, создав собственный стиль с открытой условностью, с предельной многофункциональностью предметов, с богатством световой палитры, насыщенной музыкальностью.
«Швецы, жнецы, на дуде игрецы»… Где-нибудь на стороне заработав деньжат на жизнь, они жили театром и для театра., занимаясь всем – сценографией и костюмами, реквизитом и монтировкой декораций, литературной обработкой материала, администрированием, постановкой спектаклей и, конечно же, игрой в них, исполняя порой несколько ролей. Как вспоминал о тех годах Валерий Белякович, по наивности он полагал, что режиссер обязан и музыку при необходимости сочинить, и пьесу написать, и танцы поставить, и декорации нарисовать. Поступив на режиссерский факультет ГИТИСа, с удивлением узнал, что все это делают обученные люди. «Но, - как заметил сам, - было уже поздно: я уже осуществил с десяток «грандиозных постановок». И так втянулся в этот процесс, что и по сей день продолжает действовать по тому же принципу – со всеми ста тридцатью (если не больше) осуществленными им постановками. Причем, не только на родной сцене Юго-Западе, но и во МХАТе им. М. Горького, Новой опере, Московском ТЮЗе, Театре им. Гоголя. Он успевает совмещать руководство своим театром с работой в других городах страны – то в Пензнской Драме, то в «Комедiи» Нижнего Новгорода. Но ему и этого мало: он давно и, похоже, прочно вписался в сценическое пространство мира, осуществляя смелые проекты в Японии, США. Увлекся кино, успевая попробовать себя и на этом поприще.
И еще есть зрители. Молодые и не очень, те, кто помнит первые эксперименты и с тех пор хранит верность театру, и их дети, и даже – внуки. Зрители, с которыми Валерий Белякович не устает вести разговор и со сцены, и со страниц сайта. Ради которых выкраивает время на творческие встречи и – на выставку созданных им театральных работ, состоявшуюся в Центральном Доме Актера им. А.А. Яблочкиной, приуроченную к юбилейной дате и названную им «Пространство сцены».
Конструкции из металлических сеток, натянутых на жесткие каркасы (детали декорации к одному из последних спектаклей), образуют многоугольники, квадраты, треугольники. За ними такие же, поменьше, и еще… Внутри заключены детали реквизита, костюмы, объемные макеты, аксессуары – некое подобие китайской шкатулки, что символизирует бесконечность познания внутреннего мира человека.
Поверх сеток – эскизы костюмов, наброски декораций, а над ними – широкой красочной лентой – воплощенный замысел – длинный ряд огромных постеров со сценами из постановок.
Экспозиция – как отражение творческого процесса: сначала – наброски, в которых очевиден поиск образов, - не только костюм и внешний облик персонажей, но и характерные приметы, и особенности пластики. Затем – проработанные предметы – материализация замысла, и наконец – спектакль, начавший собственную, отдельную от создателя жизнь, с его особой атмосферой, яркой самобытностью, говорящий с миром своим языком.
Но дети, какими бы разными они ни казались, теми или иными чертами похожи на своих родителей. Так и здесь при всем богатстве репертуара, включающем русскую и зарубежную классику, современную драматургию и инсценировки литературных произведений, спектаклям Театра на Юго-Западе присущи черты, отражающие творческие принципы их создателя: при внешней легкости – продуманность и точность, за гротескно-ироничной экспрессией страстей – глубина сострадания, в условности антуража – тонкость стилизаций, вызывающих ассоциации с конкретной эпохи, в игре линий, своеобразии пластики – динамика и ритм.
… Небрежные наброски фломастером, карандашом, кажущиеся случайной зарисовкой спонтанно возникшего образа, сменяются изысканной аппликацией в японском духе, сочетающей тонкую кожу с живописью, в которой выверена каждая складка. Взвившиеся в невероятных танцевальных па фигурки воплощают озорство и кураж комедии дель арте для «Карнавальной шутки» по пьесе К. Гольдони. Штрихами черной туши с вкраплениями алой крови создаются образы шекспировского «Макбета» - зловеще-уродливые, навевающие воспоминания об апокалиптических видениях В. Чекрыгина. Чеканные складки одежд «Царя Эдипа» вызывают воспоминания о греческих статуях периода архаики, а геометрия эскизов к «Самоубийце» Н. Эрдмана – первые сценические провокации футуриста Ильи Зданевича и супрематические искания Каземира Малевича. И тут же – чуть ли не хулиганское ерничество – «Анна Каренина-2» О. Шишкина, сбрасывающее с пьедестала общепризнанные авторитеты для их переосмысления. И наивность детского рисунка – как иначе показать компанию забавных ремесленников-актеров из «Сна в летнюю ночь»? А к «Дракуле» - сочетание жестяного фона, с вырезанными по нему странными трикотажными фигурами. Или коллаж из диагонального ряда нарядных куколок Барби, взирающих на гламурного красавца Кена, с выпавшей из общего строя обнаженной, растрепанной неудачницей – эскиз к «Куклам», одной из последних постановок. В ход идет все: акварель, пастель, гуашь, графитный карандаш, тушь, фломастер, чернила, а еще акриловые краски с всевозможными эффектами – то мерцающие перламутром, то сверкающие золотом и серебром, то поблескивающие разноцветными искорками.
Кажется, что Белякович-художник, выуживая из глубин воображения возникшие фантазии и фиксируя их на бумаге (холсте, доске), создает почти готовый спектакль с его образностью, ритмом, атмосферой. Беляковичу-режиссеру остается с максимальной точностью перенести все это на сцену.
Вглядываешься в эти работы и за первым впечатлением непринужденной небрежности, легкомысленной насмешки видишь иное – эволюцию творческих поисков социалистического андеграунда – одного из детей «оттепели», отказавшегося от высокопарно-патетической шелухи канонических форм ради проникновения в суть вещей, ради возвращения им обновленного, пропущенного сквозь себя смысла.
В освежающую самоиронию с удовольствием окунается и автор экспозиции. В центре зала – странная пробковая доска с торжественной надписью: «Самое мое дорогое изобразительное произведение: «Доска занятости актеров Юго-Запада». Доска аккуратно расчерчена на мелкие квадратики, в каждой ячейке – разноцветные кнопки, сбоку – перечень фамилий, сверху – названия спектаклей. Но, улыбнувшись над шуткой, понимаешь: а ведь действительно – дорогое – здесь отражен труд всего коллектива. Востребованного, самоотверженного, работающего «по полной».
… А через несколько дней на большой сцене ЦДА состоялся творческий вечер Валерия Беляковича. Напрочь лишенный важной вальяжности и степенности, присущей мэтру, он также юн, азартен, неумен и переполнен замыслами. И рассказывает не столько о себе, сколько о друзьях, единомышленниках, о тех, с кем начинал, о тех, кто нынче рядом: об учениках, о коллегах. И, конечно, о спектаклях, которые и есть суть и смысл жизни человека театра. Его театра.
Думать о возрасте – недосуг. Некогда. Он – в стремлении, движении, процессе. И времени его не догнать. Ну, а юбилей – лишь повод, приостановившись, оглянуться, окинуть взглядом сделанное, осознать, сколько еще предстоит сделать, и двинуться дальше. К новым открытиям, проявлениям яркого, индивидуального таланта.
Правда, сцена стала маловата: театр перерос старый подвальчик, который уже давно тесен, как детские вещи для взрослого. Наверное, только этого – нового здания с оборудованной площадкой и удобным зрительным залом и не хватает лидеру труппы для новых свершений. И юбилей – не благоприятный ли повод для властей подумать о столь необходимом подарке для театра, который изо дня в день, из года в год дает нам возможность погрузиться в тайны и глубины неисчерпаемого, необъятного понятия – «пространства сцены».