• Артист:

    Шахет Максим Андреевич

  • Дата рождения:

    6 апреля

  • В нашем театре:

    В Театре на Юго-Западе с 1996 года по 2010 г. С 2011 по 2013 гг. принимал участие в спектакле "Баба Шанель"

  • Образование:

    С 1989 по 1992 гг. учился на актерском факультете РАТИ (ГИТИС), курс Проф., З.д.и. И.И.Судаковой. 1992-1995 - факультет польской филологии и славянистики Вроцлавский Государственный Университет (Республика Польша).

Информация:

С 2010 по 2013 гг. -  артист Театра им. К.С. Станиславского

1993-1994 - Участник II Общепольского Конкурса Мемуаров среди иностранцев, поощрительная премия "за художественное слово".

1994-1995 - Участник танцевальной группы Государственного Ансамбля "Щлёнск".

1995 - соорганизатор, оформитель главного зала торжеств а так же соведущий новогоднего вечера в Городском Народном Клубе г. Яблунков Остравского р-на (Чешская Республика).

1. Максим, как всё-таки это произошло? Тебе голос был? Типа «иди, Вова, в город Череповец, там тебе дадут бесплатные ботинки»? В смысле как ты решил перейти из театра на Юго-Западе в театр Станиславского? Меня вовсе не интересует это событие под углом: «как ты, ренегат, посмел нас покинуть», поскольку мне представляется нормальным стремление человека менять свою жизнь. Меня интересует поступок. Ты с насиженного места, которое, может, и не обещало тебе на тот момент новых высот, но и падений не предвиделось, - с этого насиженного места ты двинул в неизвестность. Как это было?

Я уже год играл в театре Станиславского в спектакле «39 ступеней». И в тот момент произошло следующее. В театре Станиславского должен был выпускаться «Семь дней до потопа», по Пресняковым. И главную роль должен был играть Шакуров. Он отказался за месяц или за полтора до выпуска спектакля. Тогдашний художественный руководитель Галибин подошёл ко мне и спросил, могу ли я сыграть вместо Шакурова. На тот момент в театре Станиславского не было актёров, скажем так – средней возрастной группы. Я решил попробовать. Просто попробовать. Другой режиссёр – всегда же интересно. И в результате «Семь дней до потопа» выпустили со мной. Удивительно, что костюм, который куплен был на Шакурова, подошёл мне абсолютно. Так что голоса не было, это было предложение, от которого я не смог отказаться. А дальше всё произошло само собой. Здесь, на Юго-Западе, в последних на тот момент постановках меня не задействовали. Какое-то время я играл в двух театрах одновременно. А потом в театре Станиславского стал готовиться к выпуску ещё один спектакль, в котором должен был играть ныне покойный Марк Гейхман. Он тогда серьёзно заболел. И, когда выяснилось, что он играть не сможет, Галибин предложил нам с Шурой Горшковым сыграть в его постановке «Авария», по Дюрренматту. То есть это были предложения, мне самому не случилось ни о чём просить. Галибин более года вёл со мной переговоры, и предложил в итоге перейти к нему в труппу. Я поговорил с Валерием Романовичем, и он меня спокойно отпустил, сказав, что понимает, что каждому необходим поиск новых форм.

2. Сколько лет ты провёл на Юго-Западе? И вообще, как ты сюда попал? Какой первый юго-западный спектакль ты увидел и какое он произвёл на тебя впечатление? А потом какая роль была любимая, из тех, что сыграл? С каким персонажем было жаль расставаться?

На Юго-Запад я пришёл в 95-ом году. На тот момент я совершенно не собирался задерживаться в Москве. Я приехал из Польши, чтобы проведать маму. Там я взял академический отпуск, я учился во Вроцлавском университете, филология польская, славянская. У меня на руках были обратные билеты, я собирался возвращаться в Польшу. Шура Горшков пригласил меня на Юго-Запад. Первым спектаклем был «Укрощение строптивой», с Подкопаевой и Афанасьевым на тот момент. Спектакль меня поразил. Я потом посмотрел «Старые грехи», «Макбета». Четвёртым спектаклем был «Мастер и Маргарита». Это меня убило окончательно. Я был под громадным впечатлением. Шура мне предложил показаться Романычу. Я шёл на показ без особых надежд, к тому времени я давно уже не играл и боялся, что потерял квалификацию. При этом вещи для отъезда в Польшу были уже упакованы. А мы когда-то давно с Шурой, ещё когда поступали в ГИТИС, делали отрывок по Чехову, «Драма», то что делали Тенин и Раневская. Пародию такую делали. Вот это мы и решили показать Романычу. К тому моменту я уже узнал, что в этом театре работает мой бывший педагог Борис Вячеславович Хвостов. И моя бывшая однокурсница Карина Дымонт. Ну и в результате я не уехал в Польшу, меня приняли в театр на Юго-Западе на работу. Был испытательный срок три года. Я работал в гардеробе. Первым спектаклем была, разумеется, «Школа любви», через которую все прошли. Первая роль – Хлопов в «Ревизоре», вместо Вити Борисова. Это был ещё старый зал. Потом «На дне» и «Сон в летнюю ночь». «Страсти по Мольеру» потом ещё.

3. Я, когда смотрела осенью «Кукол» в театре Станиславского, на тот момент это был первый юго-западный спектакль и первый спектакль Беляковича на той сцене, я обратила внимание, что ты необыкновенно свободно держался, будучи при этом абсолютно в духе Юго-Запада. Ты себя хорошо ощущаешь на той сцене? Как она тебе? Какие у неё особенности?

Дело в том, что после обширной гастрольной практики. А театр на Юго-Западе играл на совершенно разнообразных площадках. После этого любая сцена обживается в три секунды. Как только узнаешь, где входы-выходы и где точки. Меняется пространство в зависимости от величины зала. В Японии мы выступали в залах и на полторы тысячи человек, и на три тысячи. Или как в Авиньоне – когда совсем крошечное пространство. Тут рассчитываешь как в боулинге силу удара шара. Тут надо только однажды понять, что и как ты сбиваешь. Юго-Западная сцена в отличие от сцены в театре Станисловского отличатся близостью контакта со зрителем. Ты как на арене, ты на виду у всех и зрители над тобой. А в Станисласком я – над зрителем, но у меня есть воздух, у меня есть пространство, которое позволяет по-другому работать. Эта воздушная подушка даёт больше силы. Я наверное никогда никому об этом не говорил, у меня часто бывали случаи, даже здесь, на Юго-Западе, когда я специально приходил пораньше и стоял и смотрел на пустой зал. Мне вообще на любых площадках нравится со сцены смотреть на пустой зал. Не знаю почему, может быть работает воображение. Вот сейчас он наполнится. И это пространство оживёт. Есть в этом мистика и таинственность. Вот сейчас это место пусто, а потом наполнится до краёв.

4. Предположим, тебе вот сейчас позвонит продюсер и объявит, что на тебя будут снимать сериал. Настоящий, богатый, сезонов на 5-7. В каком жанре, тебе бы хотелось, чтобы оказался этот серил? Полицейский? Исторический? Мистический? Ситком?

Я думаю, что исторический или мистический больше мне подходят. Ни полицейские сериалы, ни ситкомы мне не нравятся. Ситкомы очень редко бывают хорошие, а что касается полицейских, я вообще против насилия, и в частности против насилия на экране. Мне просто противно. Исторический – да, но не слащавый. Уровня «Тюдоров» или «Борджиа», если уж хотеть. Я с детства очень люблю костюмированные фильмы. Особенно они меня всегда завораживали количеством массовки. Живой людской массой.

5. Скажи, вот когда ты решил стать актёром, твои близкие поддержали эту идею? Мама одобрила, или отговаривала? Чего тебе стоил этот выбор?

Это очень простой вопрос, поскольку я происхожу из театральной семьи. Мама поддержала. Хотя я ей не говорил, что поступаю в театральный институт, я опять же просто хотел себя проверить. Нет, так нет. Я поступал в ГИТИС с мыслью: нет, так попробую себя в чём-то другом. А вот, когда я узнал, что поступил, я сказал маме. И династия продолжилась. Дед был заслуженным артистом РСФСР, он умер в 49-ом году. Он служил на сцене театра Советской Армии, сейчас Российской. Осип Александрович Шахет. Его родной брат Борис Александрович был художественным руководителем цирка на Цветном бульваре. В 50-ом году он умер. Мой дядя родной, брат моей мамы, Георгий Шахет, он закончил у Мансуровой, в Щуке. Моя бабушка танцевала девочкой в ансамбле, организованном Айседорой Дункан. Ещё есть моя тётя Таня, которая балерина. Её родная сестра – режиссёр театра Станиславского. Моя двоюродная сестра Аня играет со мной в спектакле «39 ступеней». То есть театральный клан у нас большой. Выбор театра в качестве профессии был сделан откуда-то свыше. Меня как будто что-то направляло: иди, попробуй! Всё что пробовал – получалось, давалось легко. Хотя у меня всегда был вариант «Б» на всякий случай. Если бы вариант « А» не сработал, истерики бы со мной не случилось. Отходные пути должны быть всегда. Потому что это маятник. Бойся желаний своих, ибо они сбудутся. Это маятник. Если ты сильно будешь хотеть, и слишком сильно качнёшь, то можешь не успеть увернуться. Исполнение твоего желания как обратный ход маятника может тебя снести.

6. До «Бабы Шанель» ты умирал на сцене? У твоей Капитолины Петровны очень красивая смерть. Не конец, а скорее освобождение. Как ты сам это воспринимаешь?

Да, умирал. Ганей Иволиным в «Достоевском-трип». В «39 ступенях» меня застреливают в финальной сцене. В «Семь дней до потопа» в меня стреляет сын, я там тоже умираю. Чаще всего я играю смерть как переход из одного состояния в другое. Когда Капитолина Петровна умирает, я с себя её снимаю как змеиную кожу. Короткое отступление. Мы выступали с Данилко, который Верка Сердючка. Мы с Кариной и с Шурой там работали. Во Франции. Это было давно, но я всё ещё вспоминаю. Вот он сидит такой скромный, невзрачный, молчаливый, тяжело идёт на контакт. А потом когда он вёл дискотеку, как только одевал на себя эту маску Верки Сердючки – всё, это был совершенно другой человек. Вот такой пример. Что может себе позволить Капиталина Петровна – не позволит себе Макс. Не позволит, и не сможет этого сделать. А Капитолина сможет. И это будет оправданно, это она. Мы вот репетировали Пиранделло и Валерий Романович говорил: я пять лет играл Клавдия, и только спустя пять лет стал с ним общаться. Я задумался тогда и осознал, что я Капитолину Петровну ощущаю рядом с собой. Я с ней общаюсь. Я с ней разговариваю, прошу перенести репетицию, к примеру. Роль мощная. Большой глубины. Она для меня – как американские горки.

7. Вопрос из интернета, от твоей зрительницы. Про Ганечку Иволгина. «Как дался этот персонаж, как он внутренне "переваривался". И если бы это был не «Достоевский-трип», а чистый Достоевский, что изменилось бы в образе Гани? Если бы вдруг изменилось, конечно».

Да, Ганя – это была моя любимая роль на Юго-Западе. Жалко, что пришлось с ней расстаться. Какой бы он был, если бы это был чистый Достоевский? Не знаю. Мне нравится Ганечка Сорокина. Я помню, когда только начинали репетировать, все взахлёб читали роман Достоевского. А я принципиально не стал, совсем другой образ. Тот мой Ганя Иволгин из Сорокина, он во мне был, другого я не вижу, и он во мне умер. С этим персонажем я больше не общаюсь, как фотография на стене.

8. Вопрос из интернета, от другой твоей зрительницы. Про «Женитьбу»: «Был кто-то определённый, с кого "рисовалась" когда-то твоя сваха или это был совершенно с-миру-по-нитке образ?»

Да, это собирательный образ. Любой образ собирательный. Едешь, подсматриваешь. Я когда готовился к «Бабе Шанель» я за ними наблюдал. Как они сидят, как они возят эти тележки, как они входят в автобус. Я однажды в автобусе видел саму Капитолину Петровну, вот точная копия. Любой образ именно собирательностью и богат. И сваха тоже. Тоже портрет многих.

9. Вот едешь ты по пустынной дороге, у дороги женщина рожает. Типа муж побежал за подмогой, а ей уже приспичило. Ты принимаешь роды, так как больше некому. Возвращается муж с подмогой, все тебя благодарят. В благодарность просят дать имя новорождённому мальчику. Отказать нет никакой возможности. Как назовёшь?

Очень интересный вопрос. У меня два варианта. Один, эгоистичный, назвать в честь меня. А второй. Что-то связанное со словом «удачник», «счастливчик». Потому что в такой ситуации родится на свет, явно будет интересная судьба. Но ещё надо будет спросить про фамилию и отчество, чтобы созвучно было.
________
вопросы задавала Анна Китаева (zavlit_sw)

Сыгранные роли:

15.11.2007 Эти парижские страсти. КОМНАТА ДЖОВАННИ в Театре на Юго-Западе

Ольга Игнатюкгазета КУЛЬТУРА, от 15 ноября 2007 года