Весь позапрошлый, а также прошлый сезон московская театральная критика охала, подсчитывая общее число братьев-сестер Прозоровых, готовых к вырубке вишневых садов, и подстреленных чаек на столичных сценах.
Их количество действительно зашкаливало... Режиссерам неохваченным, чтобы быть оригинальными, оставалось либо надолго откреститься от Чехова и даже не перечитывать его, дабы себя не искушать, либо, наоборот, поставить такое, чтобы у зрителя только и вырвалось - "ах-х!" Валерий Белякович выбрал второе и своего добился: на "Трех сестрах" и на "Чайке" "ах-х!" из пораженного зала вырывается то и дело.
В обоих спектаклях используется один и тот же формальный прием. Во-первых, действие происходит непонятно в каком времени. Отсюда - и костюмы, и грим, которые можно соотнести и с концом того века, и с нынешним. Во-вторых, чеховское убеждение, что от трагического до пошлого - меньше шага, у Беляковича доведено до абсолюта, только наоборот: от пошлятины к трагедии. Все начало в обоих спектаклях герои, произнося чеховский текст, завывают, заламывают руки, принимают кокетливые позы, манерно хохочут и также манерно изображают страдания. Потом - перелом. В "Чайке" - когда Заречная (К.Дымонт) играет написанную Треплевым (А.Задохин) пьесу, и искусственный, декадентский текст в ее прочтении вдруг приобретает философскую глубину и страдальческий смысл. И красавец Дорн (прекрасная работа А.Ванина), который не в силах играть по правилам Аркадиной (Н.Сивилькаева), кричит, потрясенный, о свершившемся факте искусства. Сама-то жлобиха Аркадина понимает все лучше всех и начинает гнобить и топить молодых и талантливых совершенно по-нашему, сегодняшнему. Пьеса-то вся, в том чиле и прописанные в ней мерзости, все-таки поддернута романтическим флером споров об искусстве. А Белякович этот флер сдирает.
И то же проделывает с "Тремя сестрами", после которых становится совершенно ясно, что Достоевский по сравнению с Чеховым - светлый оптимист, а вот Антон Павлович, безжалостно препарируя человеческую сущность, доказывает, что время, к сожалению, русскому народу - не лекарь, и он в отличие от народов западных, южных, восточных и северных учиться на ошибках предшественников не желал и не желает.
Помню, в школе, изучая Чехова, я упорно не могла понять, почему сестры Маша, Ирина и Ольга все никак не уедут из своего заштатного городишки в Москву, и решала для себя: наверное, нет денег. И начинала считать в сочувственном порыве, сколько же Прозоровым осталось продержаться до Великой Октябрьской революции, которая, конечно же, совершенно изменит их жизнь, и они поймут наконец, "для чего были все страдания", и сделаются счастливыми... Но Чехов-то понимал, что не в деньгах дело, а в глобальной пассивности человека вообще и интеллигента в особенности. И уж лучше - эта инертность, лучше заламывание рук и страдания, чем будоражащий толчок, от которого вместо поступательного движения рождается тяжелый и беспощадный бунт "простого" русского человека, сметающего все на пути, а интеллигента и дворянина - в обязательном порядке.
Вовремя Соленый (А.Наумов) застрелил Тузенбаха (А.Ванин), избавив его от страдания видеть, как рояль, на котором все персонажи пьесы по очереди исполняли прелестные пассажи, превратился в тачку и его любимая Ирина (К.Дымонт) с сестрой Машей (О.Иванова) и Олей (Н.Персиянинова) покатят в финале ее то ли по стройкам социализма, до которых и в самом деле оставалось совсем ничего (лет семнадцать), то ли по пересылкам ГУЛАГа (а не приближение ли "светлого будущего" возвещали то и дело грозные раскаты за сценой, заставляя все героев застывать в тревоге?). В числе же погонял окажутся умная Наташа и дорефлексировавший до омерзения Андрей (изумительная Г.Галкина и В.Гришечкин), а полаживающийся под всех Кулыгин (С.Белякович) станет носить любимой жене передачи.