...В одной отдельно взятой театральной Мекке
Объяснить, почему та или иная пьеса из золотого фонда человечества вдруг берет верх над целым театральным сезоном (по крайней мере в одном конкретно взятом городе) почти так же сложно, как объяснить исторический катаклизм или редкое природное явление. Но совершенно очевидно, что последний год прошел в Москве под знаком «Гамлета». Он на долгие годы уходил с большой сцены и из большого стиля, став предметом исследования авангардного театра, вроде спектакля Юрия Погребничко в театре «Около», или для камерных постановок, чья чистота исполнения была почти к идеальной, вроде «Гамлета» в «Театре на Юго-Западе» в постановке Валерия Беляковича (его Клавдий уходит под аплодисменты после своих монологов – своеобразный рекорд этого спектакля, почти достойный Гиннеса. Другой его рекорд – звание лучшего исполнителя роли Гамлета у Виктора Авилова на Международном Шекспировском фестивале в Японии в 90-м году).
Своего рода апофеоз этой минимализации «Гамлета» стал спектакль с короткой жизнью и длинным названием – «Трагическая повесть о Гамлете, принце Датском», поставленный на малой сцене Театра Армии одним молодым актером, обуреваемым жаждой театрального подвига и одуревшим от актерской зависимости, простоев и невозможности высказаться. Он не просто поставил «Трагическую повесть», но и сам сыграл там: за Гамлета, за Гертруду, за Офелию, за Клавдия – честно меняя интонации и пытаясь делать отбивки между репликами героев (чтобы зрители не запутались относительно того, кто же сейчас говорит). Он отчаянно бросился в этот бушующий океан страстей и смыслов, каковым является пьеса, и погиб на глазах у пары зрителей (как автор спектакля, разумеется, а не физически).
Вспоминаю я об этом вовсе не для того, чтобы поиронизировать над тем актером – его порыв и его провал были слишком очевидны. Просто актерская мечта о роли Гамлета, которая становится и победой по гамбургскому счету, и квинтэссенций театральной судьбы (Высоцкий, Смоктуновский, Пол Скофилд – список можно продолжать долго), может стать не только темой специального исследования, но и темой отдельного спектакля. «Бедный Гамлет» - так назвал свой спектакль молодой режиссер Леонид Краснов, руководитель недавно родившегося «Театра эмоциональной драмы», участник творческой мастерской Михаила Чехова в Юрмале, посвященной постановке как раз «Гамлета» (семинар известного датского актера Пэра Бра). Автор «Бедного Гамлета» словно перефразирует самого принца Датского, его горечь и скепсис по поводу земного существования человека и его финала, и вместе с тем его нежность по отношению к собрату по жизни. Тот же скепсис и та же симпатия пронизывала «Бедного Гамлета» - спектакль об актере, мечтающем сыграть эту роль. Гамлеты разных эпох и народов, чьи голоса остались на пленке и вопреки актерскому року недолговечности не ушли окончательно в небытие, теснятся у него в голове – Гилвуд, Оливье, Высоцкий, Смоктуновский… Они преследуют его, как кошмар, как бред, как идея-фикс, тогда как сам актер, буквально задыхаясь от роя гениальных пронзительных, но чужих интонаций, неподвижно лежит прямо у ног зрителей, прикрывшись газеткой. Бесстрастный голос помрежа призывает подготовиться к началу какого-то спектакля, где этот актер занят, - окунуться в обычную театральную рутину, страшнее которой нет, если ты потерял веру в театр и ощущение новизны и прелести. Актер встает, собирается, но «Гамлет» не отпускает его. В дыме закуренной сигареты ему чудится призрак отца Гамлета. В косметической маске, которую он накладывает на лицо, видит свое «сумасшествие», свою необходимость играть роль. Через какое-то время очищающий крем стынет, и Актер снимает с лица прозрачную пленку, словно кожу содрав (или маску, что намертво приросла к лицу), словно решившись на что-то…
Этот спектакль-размышление о неосуществленной актерской мечте стал еще своеобразным перфомансом, втягивающим зрителей в действие и словно поставившим перед ними зеркало, в которое им волей-неволей пришлось заглянуть. Авторы «Бедного Гамлета» не боялись раздражить почтеннейшую публику. Ее неудобно рассаживали на каких-нибудь скатанных валиках или огромном сундуке, где актер хранил свои мятые, пропахшие пылью кулис костюмы, и откуда он постоянно сгонял обладателей билетов...