Беседовали с Валерием Беляковичем - создателем и главным режиссёром Театра на Юго-Западе - о главных книгах его жизни. Наш разговор происходил в театре, за несколько часов до вечернего спектакля. Валерий Романович был искренен и сердечен, рассказывая о себе, тепло вспоминал о людях, книгах и библиотеках, во многом определивших его творческий путь читателя и режиссера.
Наша беседа с Валерием Романовичем выстроена как монолог – такую форму подсказало содержание разговора, для театрального режиссера такой жанр вполне органичен.
Без года сорок лет прошло с того дня, как Валерию Беляковичу власти Гагаринского исполкома вручили большой белый ключ от входной двери в театр. И ключ, и дверь, по таинственным законам жизни, стали для Беляковича чем-то вроде судьбоносных знаков, «несущих конструкций» главного дела всей его жизни. «Братство Белого Ключа» - именно так называлась первая книга Беляковича – непрочитанная, но поразившая его в детстве. Именно с помощью ключа была открыта и дверь заброшенной прикарпатской библиотеки, откуда к будущему главному режиссеру театра шагнули главные стихи и поэты его жизни. Именно с библиотеки начался и театр Валерия Беляковича – словно опровергая формулу Станиславского «Театр начинается с вешалки». О том, как все это совпало, - из уст гостя нашей рубрики.
ДЕРЕВЕНСКИЙ МАУГЛИ
…Мои отец и мать познакомились в Москве после войны, я родился в пятидесятом году. Жилья своего не было - родители снимали угол в деревне Расторгуево: тесно, неудобно. А я нежным был – часто болел, чуть что - воспаление лёгких. И вот однажды приехала моя бабушка из-под Рязани, увидела, как я болею и родителям сказала: « Я Валерку заберу и вам его не отдам!»
И она меня забрала в деревню Городецкие Выселки Михайловского района Рязанской области, где я преспокойно жил до школы. Ни одной книги в нашем доме не было. Вообще - ни одной! Я даже не знал, что существуют книги. Я жил в деревне, не выезжая - мать с отцом приезжали только летом, и я их иногда не узнавал. Бабушка была для меня всем.
Летом меня окружала рязанская есенинская природа, а зимой снега было столько, что дом почти с крышей заметало. У нас и электричества-то не было – оно появилось только в 1964 году. До колодца был протоптан туннель - не туннель, траншея - не траншея, и мы почти не вылезали из дома. И я жил и ничего не знал. Бабушка мне говорила, что есть метро. И я пил чай и смотрел на золотой ободок блюдца, всё множилось в глазах, и золотилось, и я думал, что это и есть «метро». А так я и понятия не имел, что это такое.
Когда я приехал в Москву и пошёл в школу, то был там практически Маугли. Дома у родителей тоже никогда никаких книг не было. Отец – белорус, с образованием в 3 класса, и моя мать не читала никогда ничего. Первыми моими книгами были учебники.
Однажды я зашёл в школьную библиотеку, увидел всё это книжное изобилие и понял, что существует какой-то другой мир, которого я был лишён. И первое, что я сделал – своровал книжку. Я просто не соображал, что делал. И принёс её домой. Книжка называлась «Братство белого ключа», обложка была очень красивая: дети держат ключ. По уровню книг была класса для пятого, читать я её не смог. И вернул. И стал брать другие книги. Но «революции» никакой книги во мне тогда не произвели. Да никто и не прививал нам любви к чтению в сельской востряковской школе со старыми деревянными партами и чернильцами-непроливайками. Я просто учил и писал буквы – «Мама мыла раму», и прочую ерунду.
СТРАСТЬ К КРИВЛЯНИЮ ПРИВЕЛА ВО ДВОРЕЦ
А в девятом классе, когда я уже учился в Очакове, моя страсть к лицедейству и кривлянию привела меня во Дворец пионеров на Ленинских горах, в Театр юных москвичей. В одном со мной классе учился Юра Щекочихин – мы ездили с ним во Дворец пионеров вместе, только он в литературный кружок, а я в театральный.
Мама Ю. Щекочихина, Раиса Степановна, была учительницей литературы в нашей Очаковской школе. Однажды Раиса Степановна пришла и сказала: «Вы должны почитать вот эту книгу – «Над пропастью во ржи».
И я прочёл. И почувствовал, что всё это написано про меня. Я читал-читал-читал - с этого момента литература, как шквал, вошла в мою жизнь. Я стал читать запоем, не останавливаясь. К тому же, я стал рисовать всех персонажей. Читал, например, «Героя нашего времени», и в моей тетради по литературе появлялись Бэлла, Печорин, Максим Максимович.
Вскоре меня забрали в армию. Я попал в Прикарпатский военный округ, в Львовскую область. «Есть у вас библиотека?» - спросил я в части. «Да вот она, закрытая комната, никто туда не ходит». «Ну, дайте мне ключ».
И я открыл эту заброшенную комнату, и стал наводить там порядок. Приходили газеты - «За нашу советскую Родину» – я их подшивал. В армии можно было выписывать периодику, и я выписывал себе «Литературную газету», журналы «Театр», «Театральная жизнь», «Новый мир», «Юность». И, разбираясь в этой библиотеке, а там было много хлама, я вдруг увидел прекрасное издание Бунина – разрозненное собрание сочинений. Начал читать – одно, другое стихотворение, и стало в меня это западать-западать-западать.
КАК В НАС ЗАПАДАЮТ СТИХИ
Воткнув копье, он сбросил шлем и лег.
Курган был жесткий, выбитый. Кольчуга
Колола грудь, а спину полдень жег...
Осенней сушью жарко дуло с юга.
И умер он. Окостенел, застыл,
Припав к земле тяжелой головою.
И ветер волосами шевелил,
Как ковылем, как мертвою травою.
И я тогда очень прочувствовал эту картину. И ковыль, и мёртвый богатырь – всё вспыхнуло в моём мозгу.
У меня до сих пор цела та моя тетрадь с выписками каллиграфическим почерком из поэтических сборников.
И Тютчев, и Маяковский, и Есенин – все они вошли в мою жизнь из той комнаты.
«Молчи, скрывайся и таи…» - я точно знал, что это про меня, про мои чувства, о которых не надо болтать.
А Есенин? Мало того, что он мой земляк, он – ЕСЕНИН. Когда у меня стала барахлить память, я взял и выучил наизусть его поэму «Пугачёв» - трудно было, несколько часов непрерывного бормотания.
Ритм и темперамент Маяковского, его гражданский пафос и лирика – я считаю его величайшим поэтом, сейчас нет таких. Я поступал в ГИТИС, с «Моей речью на Генуэзской конференции»:
Не мне российская делегация вверена.
Я —
самозванец на конференции Генуэзской.
Дипломатическую вежливость товарища Чичерина
дополню по-моему —
просто и резко.
Но в театральное училище я не поступил – пошёл в педагогический, на филфак. А параллельно стал работать в Востряковской библиотеке. Мне казалось, я стал её хозяином - целой большой библиотеки. Я её комплектовал – мы ездили на Кировскую, на Сретенке находился коллектор. Я знал все новые книги и, заходя в метро, по обложкам читающих людей тут же узнавал книги – я все книги знал, все!
Я не закрывал библиотеку на ночь, и там мы репетировали, играли – и все первые спектакли мы играли там – театр вышел из библиотеки.
ХОТЕЛ БЫ ВСТРЕТИТЬСЯ С САМИМ СОБОЙ
А сейчас дело к старости идёт. У меня много книг и альбомов по искусству – я хочу сейчас заняться рисованием, писать картины. Я живу театром, и редко что меня увлекает сейчас из художественной литературы. Стихи? Раньше я без них жить не мог. На ночь обязательно читал что-то себе, сейчас и это отошло на второй план. Стал сам писать – в спектакле «Моно» читаю свои рассказы. Я живу в просторном доме, где можно свободно хранить книги. Искусство стоит там, где у меня мастерская, драматургия - в кабинете. А прочая литература – там, где я сплю. Мне нравится язвительный стиль публициста Александра Никонова. Люблю перечитывать Владимира Бушина. У меня есть полка с автографами: мне подписали свои книги Битов, Маканин; я дружу с Владимиром Сорокиным.
В моей домашней библиотеке собрана вся мировая драматургия. Много собраний сочинений – таких, без которых невозможно жить. Лесков, Бунин – это всё у меня, конечно, есть. Это основа наша, родник. Не особенно много, но самое дорогое. Дай Бог с этим прожить.
С кем бы из писателей или литературных персонажей я хотел бы встретиться? Все говорят, с Пушкиным. А я хотел бы встретиться с самим собой – с 24-летним парнем, который собрал всю эту шелудень востряковскую и сделал театр. Я бы хотел у него – себя – спросить, как ему это удалось.
Я сделал несколько спектаклей без слов. Сейчас есть задумка сделать спектакль «Чемоданы». У меня скопилось много чемоданов, и я думаю, что можно с ними сделать. Конечно, это будет «без слов». А что это будет – пока не знаю.
- Книги жизни Валерия Беляковича.
- Дж. Сэлинджер. «Над пропастью во ржи»
- И. Бунин. Лирика
- Шекспир. "Гамлет" и другие его трагедии
- М.Булгаков."Мастер и Маргарита"
- В.Шукшин. "Калина красная"