Из-за Виктора женщины топятся в Неве. Не в жизни – в спектакле по Гоголю, который идет в «Театре на Юго-Западе», на сцене которого Авилов предстает перед зрителями в образах Ланселота, Калигулы, Воланда. Актер, известный по ролям в фильмах «Господин оформитель», «Узник замка Иф», «Петербургские тайны», он обладает столь выразительной внешностью, что его трудно не запомнить – «Сущий дьявол»! Но для тех, кто с ним знаком, для его верных поклонников Виктор Авилов – «Светлый рыцарь».
- Вас женщины любят…
- В нашем театре идет спектакль по Гоголю «Отрывок» - одна из частей запрещенного к изданию романа «Владимир третьей степени». Я играю Собачкина. И там есть такой текст. Она мне говорит: «Я знаю, вы нравитесь женщинам». А я: «С чего вы это взяли? А ведь точно! Ведь на масленую – шесть купчих… Вы думали, что я волочился или что-то другое – клянусь: даже не посмотрел. Да, любят. И за что, казалось бы? Находят по вскрытии Невы по две-три утонувшие женщины. Я уж только молчу…» Ну и дальше по тексту…
- Вы ведь не красавец. Ну за что вас любят?
- А это вопрос не ко мне.
- А за что вы женщин любите?
- Женщина – она и есть женщина для мужчины. В ней есть все – от самого низменного до самого возвышенного. Поэтому и к женщинам я испытываю самые разные чувства. Можно испытать к женщине отвращение, а можно ее боготворить. Причем внешность имеет значение только при первой встрече – она бросается в глаза. А в процессе общения раскрывается нутро. Вообще у меня есть такое подозрение, что мы заброшены на эту землю из совершенно разных миров. Из одного мира – мужчины, и совершенно из другого мира – женщины. Глубинно женщина очень здорово отличается от мужчины. Именно глубинно. Поверхностно – мы общаемся… Правда, за тысячи лет сосуществования появились женщины с совершенно мужским характером и мужчины с женской психологией.
- Вам это интересно как актеру? Ведь это тоже превращение, перевоплощение?
- Мне это неинтересно. Мне это жутко.
- Но ведь Табаков и Калягин играли женские роли…
- И я тоже играл. Мы с Сергеем Беляковичем играли двух старух в водевиле. Но мы не играли женственность, мы играли двух стерв. Но нельзя сказать, чтобы это было более интересно, чем любая другая роль. Я не старался проникать в женскую психологию при этом.
- В классическом японском театре мужчины играли женские роли.
- И в английском театре времен Шекспира тоже. Но таковы традиции. И потом, это очень условно, символично. Это ведь как в опере – возрастные натяжки, где Джульетту может изображать такая тетя, у которой уже внуки. Кстати, это очень непростые персонажи – Ромео и Джульетта. В 16 лет человек не может сыграть эту роль просто потому, что у него не хватит актерского мастрества, - роли-то очень сложные. Поэтому актер всегда оказывается старше своего персонажа. Кстати, мне завтра Гамлета играть, а мне уже 45 – пора о Короле Лире думать. Хотя, с другой стороны, я уже 18 лет играю Мольера, которому по пьесе около пятидесяти, а я его начал играть, когда мне тридцати не было… Это театральная условность, которая многое позволяет…
- Вы довольны своей внешностью?
- Доволен! Страшненький такой, хорошенький. И другим я быть не хочу.
- В кино эксплуатируют вашу внешность, а в театре вы играете Ланселота и Воланда…
- В кино вообще эксплуатируется больше внешность актера, чем его умение сыграть ту или иную роль… А Воланд – мне даже трудно объяснить, что это такое, не роль это. Думаю, я за это еще отвечу. Потом. И не здесь…
- Вы согласны с тем, что лицедейство – это грех?
- А кто это придумал?! Кто постановил?! Ведь Христос-то этого не говорил никогда! А кто-то захотел (показалось ему) и причислил лицедейство к греху. Но почему?
- Тогда почему придется отвечать за Воланда?
- В том же спектакле у нас кто-то играет Иешуа. Он играет Иешуа, а я Воланда. И когда мы предстанем, с нас, наверное, будет разный спрос.
- А за что придется больше отвечать – за грехи в жизни или за роли?
- Конечно, за то, что в жизни. Что касается цены, то тут на противоположную чащу весов я положу другие свои роли – Ланселота, Георгия Победоносца. А за жизнь придется круче отвечать, чем за роли. В жизни я нагрешил порядочно, список будет длинный.
- А брошенные женщины – это грех?
- Брошенные дети – это грех. И на мне он есть…
- Вы в чувствах человек полутонов или живете страстями?
- У меня может быть и так, что сейчас жилы вот здесь порвутся. А бывает, что и полутона. Все бывает. Полный набор. Но в целом я все-таки, наверное, человек крайних чувств и эмоций.
- Какие вопросы вам в интервью чаще задают?
- Чаще интересует моя личная жизнь: сколько жен было. И очень часто спрашивают, как начинался театр, как вы стали актером. Обычно я выдаю заготовленный текст, я его, как роль, уже выучил.
- А как вы отвечаете на вопросы о своей личной жизни?
- Я не моралист – это точно. У меня есть в жизни принципы общечеловеческие: не убий, не укради т т.д. А что касается личной жизни, то тут я свободен от предрассудков.
- Вы актер непрофессиональный в том смысле, что «университетов не кончали». Но, с другой стороны, вы играете роли, до которых многие так и не дотягиваются.
- Я думаю, профессионализм – это показатель того, как много времени ты провел на сцене. Ведь бывает, что человек окончил театральный институт и пятнадцать лет после этого не выходил на сцену. Но пишет во всех анкетах: профессия – актер. Абсурд! А я эти пятнадцать лет каждый день на сцене… Когда судили Бродского, судья у него спросил о профессии. Тот ответил: поэт. Судья спросил, где он этому учился. «А разве этому где-то учат?» - ответил Бродский. Вот и актерскому мастерству нельзя научиться за партой – только на сцене.
- Когда я была маленькая, моя бабушка работала костюмершей в театре. Она меня брала с собой за кулисы. В результате чего я разочаровалась: например, на сцене актриса – королева, а потом занавес опускается, и она мужа ругает за то, что он картошку не купил.
- Если я сейчас играю Гамлета, то что мне, Гамлетом по метро ходить? Меня же идиотом сочтут. Конечно, если играешь Гамлета, надо хотя бы на время забыть, что жена велела картошки купить, но ведь иногда подсознание неуправляемо. И картошка оказывается сильнее. Играешь Мольера, Ланселота, Калигулу – и вдруг посреди роли, патетического текста – всплывет, и что хочешь с этим делай!
- А когда вы объясняетесь на сцене в любви, вы влюблены в партнершу или просто текст проговариваете?
- Наверное, в этот момент пробуждаются воспоминания из жизни, и ты пытаешься эти чувства прожить еще раз, уже на сцене. Как говорил Станиславский: я в предлагаемых обстоятельствах. Как я себя вел, когда был влюблен, что ощущал…
- Фаину Раневскую как-то спросили, забывается ли она на сцене. На что великая актриса ответила: «Если бы я забывалась, я бы упала в оркестровую яму!» Вы забываетесь на сцене?
- Никогда! Я знаю таких актеров (пальцем не буду показывать), которые действительно на сцене забываются. Абсолютно! Глаза горят, его еще трясти надо долго, чтобы из транса вывести. Я же могу рвать и метать на сцене, а потом захожу за кулисы и – уф! – я тихий и ласковый. Я больше земной, в эмпириях не летаю. А хорошо это или плохо – я не знаю. Главное – убедить зрителя. А уж чем – фанатизмом, горящими глазами или прекрасным исполнением роли – какая разница.
- Вы представитель богемы?
- Нет, я себя очень неуютно чувствую в этой среде. В этих тусовках встречаются малознакомые люди, и они вынуждены поддерживать разговор, выдавливать из себя искусственно. Я могу и о возвышенном, конечно. Но, может быть, у меня в данный момент настроение такое, что я хочу о рыбалке поговорить, а вынужден говорить об «Аиде».
- Ваши любимые роли?
- Я боюсь, что сейчас скажу, а другую роль обижу. Я суеверный человек.
- Где вас больше – в жизни или на сцене?
- Не знаю… Наверное, все-таки в жизни.