Московский театр на Юго-Западе в сентябре открывает свой 23-й сезон. За прошедшие годы этот творческий коллектив завоевал признание не только в родном городе, но и далеко за пределами России, участвуя в фестивалях и гастролируя во многих странах Европы, Азии, Америки. Под руководством режиссера и актера Валерия Беляковича сформировалась воистину звездная труппа, одним из ведущих мастеров которой является Валерий АФАНАСЬЕВ, отметивший, кстати, этим летом свое 50-летие. Старые знакомые, мы сидим на кухне в квартире юбиляра на Звездном бульваре, и хозяин угощает меня борщом собственного приготовления.
- Мне кажется, я представляю себе, что чувствует актриса в сорок лет. Переход на возрастные роли и все такое. А как это у актера, у мужика – в пятьдесят? – спрашиваю Валерия.
- Меня это не волнует. Мне есть что играть. А потом я вообще рано возмужал. Бывало, киношники видели меня на сцене с подседенными висками и приглашали на возрастные роли, смотрят, а мне всего 24 года. Или наоборот, вызывают на роль молодого человека, прихожу: «Ой, извините, вы - старший брат того парня».
- Но все-таки есть ощущение, что время подводить итоги? Остановится, оглянуться?
- Да чего останавливаться? Корабль идет. Я итоги в 20 лет подводил. А сейчас мне некогда – надо работать. Я тут в разговоре с приятелем, актером, подсчитал: у меня в месяц вышло 16 разных пьес. Он мне говорит: «Ты что, обалдел? Три-четыре от силы!» Нет, говорю ему, это «Театр на Юго-Западе», репертуар-то у нас огромный, около 30 названий. Так что в месяц у меня 20-25 спектаклей. И какие роли: сегодня Макбет, а завтра Пилат, а потом «Укрощение строптивой», а после Петруччо – Сатин. Подряд идут. Не знаю, кем бы я мог еще стать – только актером. Путешественником? Нет, без Москвы не могу. Когда были гастроли по два месяца, жажда была только одна – домой!
- А за границей как?
- Тоска дремучая. На третий день уже. Где я более-менее себя хорошо чувствую – это в Японии. Черт его знает, почему.
Страна такая. У них это с рождения, в природе этого народа. Ты с утра – и не в настроении, и с ностальгией, а он тебе улыбается и кланяется. И у тебя душа расцветает. Это не Америка – «чи-из», «файн». У американца все «файн», а такая чернота, по-моему, внутри. Плевать ему на тебя. Он стоит с мрачным лицом, ты ему «Хай!». Он тут же расплывается: «Ха-ай!». Наиграл, включил автомат. Мы когда прощались в Японии, плакали девчонки, плакали.
- Наши девчонки?
- Да не наши – ихние! И они не наигрывали! Когда последний спектакль отыграли, как все друг друга обнимали, целовали!
- Это та самая совместная постановка «Ромео и Джульетты», когда Капулетти играли японцы, и Монтекки – наши, с «Юго-Запада»? Сколько вы отработали тогда в Японии?
- Три недели репетировали в Токио, а потом за сорок дней сыграли около 50 спектаклей по разным городам. Это ведь переезды постоянные. Сами грузили декорации в трейлеры. И никто работы не чурался, не кичился.
- Вернемся в кино. Недавно показывали «В городе Сочи темные ночи». Я тебя по ТВ то и дело вижу. Но в основном это эпизоды. А крупные роли?
- Были поначалу. Но эти фильмы никто уже не помнит. А известные «Гардемарины, вперед!», «Михаил Ломоносов». «День полнолуния» Шахназарова – последняя картина. Он ведь как сказал: «У меня в фильме 82 главные роли». Интересно было с таким мастером работать. А вообще по-разному бывало. Вот в фильме «Кольцо из Амстердама» - такой КГБист «на подсадке», под блатнягу. Сижу с гитаркой: «Течет речечка, да по песочечку…Молодой Жиган…». И тут входит шпион. Отличный был эпизод, колоритный. Было что играть. А всю роль вырезали: тов. Сизов, тогдашний директор «Мосфильма», приказным порядком (это 1981 год – время, понимаешь, какое) – никаких блатных песен в картине!
- А театр советской эпохи? Каково актеру работалось в прежние, подцензурные времена?
- Моя первая работа – в Театре им. Гоголя - «Шутник». Это Евгений Габрилович, интересно было репетировать – и остро, и мысли глубокие. Мы сдавали спектакль четыре раза. Искромсали так, что от него ничего не осталось. А «Тревожный месяц вересень»? Полгода работы – псу под хвост. Сняли с главной роли, для меня это была трагедия. 1974 год. А судьи кто? Почему моя судьба зависела от какого-нибудь бездарного актера, который каким-то боком попал в начальники в Управление культуры? Больше, чем я сам себя расстреляю, меня никто не расстреляет. Я сам себе судья. Я и мой режиссер. Борис Голубовский, у которого я работал, - ему, чтобы взяться за Боккаччо, приходилось ставить Сафронова.
- Ведь ты прослужил в Театре Гоголя 20 лет?
- Да. После Щукинского училища я очень хотел в Театр им. Вахтангова, но не сложилось. А тут в Театре Гоголя предложили главную роль – «Верхом на дельфине» Жуховицкого. Работать хотелось страшно. И театр такой солидный. Помнишь, «Король умирает» Ионеско у нас, «На Юго-Западе»? - «Марс и Сатурн вошли в контакт. Гигантский кислотный дождь!» - так звезды сошлись.
- И все-таки из такого солидного театра ты ушел к Беляковичу на его небольшую площадку.
- Мне не важно, сколько человек смотрит спектакль. Главное, чтобы в зале не было пустых мест. Когда в театре Гоголя выпустили «Печальные победы» Вологдина, в зале на 800 мест сидело 40 человек, а «На Юго-Западе», если есть пустые места, это уже ЧП. На камерной площадке и работаешь по-другому. Один актер как-то проговорился на разборе спектакля: «Здесь я хожу, курю, якобы думаю». В маленьком зале «якобы» не пройдет. Если ты ничем не наполнен – это сразу видно. Тут надо работать на полную катуху. Поэтому «На Юго-Западе» актеры и играют с такой отдачей. Да и зрители у нас как сидят? Не шелохнувшись.
А МХАТ на Тверском бульваре, Театр Армии – это вообще другое, площадное искусство. Широкие жесты, котурны. Смотришь на актеров, словно на картину через стекло. Они отдельно, ты отдельно. Вообще идеальный зал, мне кажется, мест на 300-400, не больше. А на огромной сцене можно и дурака повалять – не заметят.
- Кстати, об актерских хохмах. Тебя на спектаклях раскалывали?
- Грешен, иногда откровенно начинаю ржать на сцене. Конечно, в «Макбете» ты меня не расколешь. Тут от материала все зависит. И главное, когда это рождается, как мгновенная импровизация. Вот недавно на Гоголевской спектакле, помню, у нас сцена со Славой Гришечкиным. А он по роли – моряк. Я ему говорю: «Вы посмотрите на себя. Вы просто старый, трухлявый качан». И зачем-то я сказал, в тексте этого нет: «ПРИЧЕМ МОРСКОЙ капусты». На что Слава моментально отреагировал: «Дальневосточной?» Я сразу представил себе эту банку – что со мной было! Я уплыл тут же. Надо дальше говорить, а я весь трясусь от смеха.
- Ну, хорошо, итоги подводить ты не хотел, но все-таки, что для тебя стало самым важным за эти годы?
- Самое главное – это поворот в моей судьбе, 10 лет назад, когда я попал в команду «Юго-Запада».
- Марс и Сатурн вошли в контакт?
- Точно. Я благодарен Театру Гоголя за все хорошее, но мне очень повезло – работать под руководством Валерия Беляковича, человека удивительной энергетики, фантазии, таланта. Я это почувствовал сразу, когда его пригласили, и он ставил спектакль в Театре Гоголя. А Театр «На Юго-Западе» - это сегодня одна из сильнейших команд. А репертуар? Мы играем Камю, Кокто, Воннегута, Шварца, Чехова, пять пьес Шекспира, всю драматургию Гоголя. Авторы-то какие!
Когда создается спектакль – вот высшая эйфория: начинает разматываться этот запутанный клубок, и уже тянется какая-то нить, и намечается результат, создается произведение. А потом играть и видеть глаза моих друзей – Витя Борисов, Леша Ванин, Сережа Белякович. Это ощущение актерского братства – такое счастье. И я рад, что приходят молодые ребята, новое поколение нашего театра. А когда у зрителей на глазах слезы и тебя благодарят – за «Мастера и Маргариту», за «Макбета». Театр – это очищение. Это святой момент. Ради этого стоит жить.