Эти свободные бабочки (2007-2016)

«Пьеса Леонарда Герша, по которой поставлен спектакль, имеет успешную театральную судьбу. Это и не удивительно. Талантливая мелодрама, в которой есть всё, что близко и понятно любому зрителю: история любви, драматические отношения матери с сыном, страдающие от непонимания герои. Но эти достоинства хранят в себе опасность: мелодраму легко свести до уровня низкопробного сериала или бульварного романа. Разговор на вечные темы всегда может обернуться сентиментальной и пафосной пошлостью. Но Белякович сумел найти верную интонацию — искреннюю, но не надрывную, доверительную, но не фамильярную. В его героях нет однозначности, каждый из них пытается найти язык для общения друг с другом, пытается понять окружающих и себя, найти свой путь к счастью, свою свободу».
Анна Банасюкевич (ж-л ТЕАТРАЛЬНАЯ КАССА, № 6, июнь 2007)

Настя Феникс (21.11.2009):
«И снова формулировка «лирическая комедия» сначала заставила меня ожидать чего-то лёгкого и несерьёзного, а потом обернулась вещью вполне осмысленной, хоть и романтической. Таковы уж талантливые режиссёры: самый банальный материал преподадут так, что напряжение не будет ослабевать ни на секунду — вот как сейчас, например. В пьесе Герша мы имеем юного слепого музыканта и певца Дона, стремящегося к самостоятельности, и его гиперопекающую мать, пишущую о нём книжки как о малолетнем супергерое, с одной стороны, с другой же стороны — амбициозную и коммуникабельную начинающую актрису Джил и её бывшего мужа (6 дней семейной жизни в 16-летнем возрасте), продюсера Ральфа. То, как всё начнётся, продолжится и закончится, предугадать элементарно — более избитую схему для написания драматургического произведения найти было бы непросто. Но Белякович помещает историю поиска и обретения свободы в лабиринт решёток, такой же, какой выстраивается на сцене для «Комнаты Джованни» — и это сразу наталкивает на ассоциации: да, там был подвал, здесь — чердак, там всё закончилось плохо, здесь — хорошо, но бабочки остались прежними. «Ненавижу бабочек за их красоту»— говаривал один небезызвестный персонаж, и когда видишь, как бабочка-Джованни, как бабочка-Дональд летят к огню, зажёгшемуся при виде их (благодаря их) притягательности, хочется с ним согласиться. Всё же есть нечто общее в этих двух персонажах, и пусть Дон словно нарочно открещивается от этого сравнения, дважды напоминая, что он «не голубой»: оба сочетают в себе в удивительно гармоничной пропорции силу воли и беззащитность перед ударами судьбы. (…)Что до оформления, то решётки в очередной раз подтвердили: ничего лучше для сюжетов, в которых рамки и ограничения в человеческом сознании превращаются во внешние преграды между людьми, в качестве декораций не подобрать. Сквозь эти преграды сложно не только пробиться — сквозь них сложно даже просто увидеть, кто на самом деле стоит по ту сторону, и тогда, когда ты не можешь видеть, и особенно тогда, когда ты видеть не хочешь. (…)»

Любовь — это свобода? Да. Любовь — это рабство? Пожалуй. Творчество в слиянии душ или в одиночестве? Высшая точка притяжения людей друг к другу — единое целое. Объединившись, они умирают как отдельные личности. Объединившись — они перерождаются. Или разбегаются в разные стороны, сохраняя свою индивидуальность. Где-то здесь главная тема режиссёра Беляковича. Его отчаянье, его счастье, его трагедия, его комедия.«Комната Джованни», «Братья», «Эти свободные бабочки» — самые очевидные тому примеры, хотя, по большому счёту, у него всё об этом. Даже гоголевская «Женитьба», на самом деле, тоже об этом.Максим Драченин до сих пор покадрово помнит тот момент, когда Валерий Романович неожиданно позвонил ему и предложил главную роль в «Бабочках».
Ко дню первого прогона на зрителя, на который уже продали билеты, спектакль ещё не был готов. Мизансцены не зафиксированы, к тому же не окончательно выверен текст. Выучить его физически было невозможно, а Белякович объявил открытую репетицию вместо прогона.
Девочки играли с текстами в руках. У Максима такой возможности не было, он по роли играл слепого. Действо длилось пять часов, но за это время Максиму удалось найти в себе ту точку, исходя из которой импровизацию ощущаешь не как судороги от зажима, а как свободное движение.Не думаю, что всё это было случайно, из-за нехватки времени. Заставляя актёров импровизировать в экстремальных условиях, режиссёр хотел взглянуть, как они сами прочувствуют эту тему: слияние душ, а потом их разобщение.

Анна Китаева