Три цилиндра (1984-1998)

Пьеса очень испанская, о подчинённом положении женщины в современном автору мире. У них там с этим дело было очень сложно ещё в 70-х годах прошлого века. В нашем позднем социализме эти проблемы нам были не очень понятны. Зато теперь более чем осознали. О чем думать девушке, входя во взрослую жизнь? Найти приличного мужа, нарожать детей, воспитать внуков (сделать карьеру, заработать денег, обрести прочный социальный статус) или пренебречь общепринятыми сценариями и прислушаться к движениям собственной души, а остальное как получится?
Вот что-то такое лежало в глубине Юго-Западного спектакля: как бы не складывалась наша судьба, самые живые в ней именно те моменты, когда мы следуем нашим внутренним стремлениям, а не соответствуем внешним представлениям об успехе.
Анна Китаева (из не написанной ещё книги об истории театра на Юго-Западе)

«Принцип жанрового и стилистического контраста является ведущим в «Трёх цилиндрах». Рёв биг-бенда сменяется граммофонным воркованием вальса, кабареточная пошлятина вытесняется гипнотической темой вибрафона (весь гостиничный муравейник застывает на ходу) и объяснением в любви. И вновь врывается вихляние блюза, всё оживает и бросается наверстывать упущенное. А в финале стилистический сдвиг — концерт мюзик-холла, где все персонажи растворяются в стихии шоу. Ужимки, гримасы, канкан, двусмысленности, и вот над этим грохочущим бедламом взлетает романтическая «ностальгия» трубы: последнее «прости» влюблённых. И ещё одно, последнее превращение: все персонажи, участники концерта, становятся просто людьми, напевающими полюбившуюся мелодию, и прощаются с такими же людьми в зрительном зале. Музыкальные контрасты высвечивают в этом спектакле такие взаимосвязи, аналогии, противоречия, задевают что-то такое беззащитное и щемящее в человеке, что сливаются в нечто изначально неразрывное с драматургией и образной сферой «Трёх цилиндров», кажутся данностью».

Марк Гройзбург («Становление», 1988)

«Театр ставит невыносимо голубую мелодраму испанца М. Миуры «Три цилиндра», и вся голубизна, вся любовная идиллия на фоне «игорного дома» — всё это пролетает мимо, куда-то в иронию, в смех; действует другое: пронизывающие зрителя мимические номера «оркестра», идущие под оглушающую фонограмму: зритель пробит навылет этой мощной ритмикой; «помимо идей» он «подключён к клеммам, он начинает подчиняться ритму, это какой-то хеппенинг, заразительный рефлекс, плен…»

Лев Аннинский (журнал «Театр», № 9, 1986) (Примечание: под голубизной автор имеет ввиду не гомосексуальный уклон, а однозначность затронутой проблематики, притворную её наивность).