Задохин Александр Валентинович

«Я никогда не думал, что буду работать в театре».

С чего началось увлечение театром?
Я никогда не думал, что буду работать в театре. Дело в том, что я, как и Виктор Авилов, Валерий и Сергей Беляковичи родился в поселке рабочей молодёжи Востряково. Конечно, я знал их, но мы не общались — у нас была ощутимая разница в возрасте, шесть лет. Им было уже по 16, а мне только 10.

В армии я увлекся музыкой, и мы с ребятами хотели создать группу. И тут я узнаю, что, оказывается, Валерий Белякович открыл на Юго-Западе Театр-студию, и я загорелся идеей попасть туда. Еще не как артист. А именно предложить сделать музыкальную группу.

Оказался я там случайно. Это был 1979 год. Мы как-то с моим родственником шли от «Салюта», а время было около полуночи. Вдруг видим какой-то светловолосый парень бьется плечом в дверь. Оказалось, это Авилов закрывал театр. Мы напросились на спектакль. Это был «Мольер».

Сам театр произвёл на меня странное впечатление — маленький зал, сцена рядом с рядами, все как на ладони. Начался спектакль, и мне показалось, что я — участник происходящего, даже трудно было вернуться в реальность потом. И я решил, что тоже так смогу.

Как стали работать в театре?
Я учился в МИРЭА. Образования театрального у меня не было. После «Мольера» пошли к Романычу, мол, хотим к вам в театр. А он как раз тогда артистов набирал и сказал приходить на прослушивание. Нас человек 15 набралось. Я туры прошел, но играть так и не начал. Белякович сказал, мол, походи, помоги с техникой, поработай администратором. А потом случилась свадьба Авилова и Галкиной. И меня отправили светить. Так что первая моя профессия тут — художник по свету. Потом из этого капустника родилась «Встреча с песней».

Вообще в те годы Белякович в спектаклях всегда использовал самую крутую музыку, и это меня тоже очень привлекало. Мысль о группе меня так и не отпускала.

Но прошло еще какое-то время, и Романыч сказал, что начинает работу над новым спектаклем, собрал тех, кто прошел туры, и отправил нас в массовку. Это был спектакль «Дракон» — там я играл господина Миллера и шапочных дел мастера (потом роль убрали). А потом был еще спектакль и еще и все покатилось.

Что главное в профессии актера?
Актёр должен быть естественным на сцене. Мне важно, чтобы зритель мне верил.

Что для вас Театр на Юго-Западе?
Когда-то это был родной дом. У меня было как в поговорке: «Если ты с радостью идешь на работу и с радостью возвращаешься домой, то ты счастливый человек». Я сюда приходил не только спектакли играть, но и общаться с ребятами, делиться новостями, мне было радостно встречаться с ребятами.

Но жизнь идет, и все меняется. Многие нас покинули, в доме появляются новые люди, и уходит прежняя атмосфера.

Что самое главное в жизни?
Здоровье моих близких.

Пожелание театру в юбилейный сезон.
Пусть он выйдет на новый виток юго-западного развития, пусть ищет новые формы. Пусть зритель сюда ломится, как раньше, и от метро спрашивают лишний билетик.

-----------------------

«— Я часто смотрю «На дне». И мне очень нравится, как ты играешь Актёра. Бывают такие спектакли, что прям до мурашек. Скажи, пожалуйста, почему твой Актёр повесился?
— Веру потерял в себя. Безысходность. До прихода Луки он скатывался по наклонной, не задумываясь. Лука ушёл, не сказал, куда Актёру идти, где та клиника. И Актёр понял, что он опять возвращается на круги своя. И не захотел. И это поступок. Это дорогого стоит. На это нужно было решиться». Интервью от 12.04.12, читать тут

Из прошлых отзывов:

«Среди актерских портретов в вестибюле театра вас встречает лицо, которое могло бы принадлежать д’Артаньяну, Ланцелоту, флибустьеру Арчибальду Арчибальдовичу или другим авантюрным и мужественным героям разных времен и народов, а может быть какому-нибудь последнему романтическому герою ушедшей эпохи 70-х гг. прошлого века: длинные темные волосы, мушкетерские усы, нервные выразительные черты, пронзительный взгляд. Так вот, ничего подобного Александр Задохин в театре не играет. Есть у него, правда, роль — визитная карточка, в которой он счастливо сочетает яркий, очень красивый внешний рисунок и способность сыграть рефлексию отчаянно благородного героя. И эта роль — роль вожака Черного в пьесе-притче К. Сергиенко «Собаки». Уверенная повадка и мрачная решительность этого собачьего героя выросли не только на авторитете самых крепких клыков и бешеной храбрости, но и на мудрости и справедливости, проявляемой по отношению к подчинившимся ему «вольным псам». Рокерско-байкерский облик Черного в исполнении Задохина, кожанка, темные очки — дают понять, что перед нами собачий экстремист, идейный маргинал, непримиримый боец с несправедливостью и обманом. Власть ему нужна не сама по себе, а как необходимое условие для успешного противостояния, а затем и мести людям. Когда в начале Черный застывает на фоне задника этаким Че Геварой, понимаешь, что вряд ли он был в прошлой жизни простым деревенским псом, которого хозяин бил палкой. Если антагонист Черного, пес по кличке Гордый, выглядит белой дворнягой с густой шерстью и пушистым хвостом-баранкой, то в семейной истории Черного явно не обошлось без добермана. Уровень самосознания человеческой, задохинской ипостаси этого пса заставляет предполагать, что, кроме жизненных, он прошел и иные университеты, и везде плоды познания оказались очень горьки. Артист убедительно показывает эволюцию, которую проходит Черный в своих отношениях с собаками: от уверенности в своем праве отдавать приказы и получать беспрекословное повиновение до осознания того, что в мире не оказалось места для «вольных псов», и он больше не знает, куда вести стаю, как сделать так, чтобы собаки выжили. Меняется поведение: исчезает жесткость, красивые статичные позы, спокойное сознание собственной правоты. Черный начинает метаться, он и говорит теперь мягче, и вместо темных очков оживают глаза, полные растерянности и страдания. Его Война, объявленная людям — романтически-самоубийственный жест, реакция на смерть Хромого. Одним из эмоциональных пиков спектакля становится песнь Луне, в которой Черный просит мать-Луну о заступничестве, о милосердии к своим детям, о высшей справедливости. Это, по сути, молитва перед боем, предчувствие скорой смерти.

Его Тибальт из «Ромео и Джульетты» — вожак человеческой стаи, состоящей из задиристых и не рассуждающих молодых слуг дома Капулетти. В изобразительном, красно-черно-белом, решении трагедии за Тибальтом закреплен неразбавленный черный цвет. Александр Задохин в этой роли выглядит как острый черный клинок, стремительно разрезающий уличную толпу веронцев, зловещий антипод белоснежного Меркуцио. От Тибальта-Задохина исходит мрачная энергия разрушения. Конечно, дело не в семейном долге, пусть даже неправильно понятом. Задохин всей повадкой показывает, что этот Капулетти почувствовал сладость власти над теми, кто его боится. По-другому он самоутверждаться не умеет. «Честь предков», которой он клянется, для него вещь абстрактная, недаром он убивает Меркуцио, нанося удар из-под руки разводящего их Ромео. Персонаж Задохина «одного роста» с главными героями трагедии, потому, что также, как и они, не рассуждая, вверяет себя судьбе. Для Тибальта — жизнь копейка, он и не привык задумываться о ее ценности, ставя на кон чужие жизни, а если надо — то и свою. Задохин играет игрока. Темная аура этого шекспировского персонажа рассеивается ненамного лишь в момент его смерти. Артист дает Тибальту возможность умереть как герою трагедии, принимающему смерть без удивления, как ответственность за «свою игру». Он просто проигрывает Року. В «Макбете» Задохин сам персонифицирует Рок в облике одной из трех ведьм. Причудливое, страшное существо, находящееся в родстве с Химерой, во всяком случае не совсем человекоподобное, поставлено у ворот, ведущих из мира живых в мир мертвых, чтобы губить живых и поставлять пополнение для царства мертвых. Кажется, что оно часть хаоса и поэтому принадлежит одновременно двум мирам. Гадкая нежить обладает незаурядной пластикой артиста: плещущие руки кажутся иногда и не руками вовсе, а щупальцами или даже шеями невозможного существа. Белая маска вместо лица с черными провалами пустых глазниц помещается там, где у людей обычно бывает затылок. Необъяснимым и запредельным веет от трех властительниц судеб, заставляя зрителей трагедии смирять гордыню.

Задохин умеет не только пугать, но и смешить. Очень хорош его бессловесный застегнутый на все пуговицы Христиан Иванович из «Ревизора» — человек в футляре с застывшей мимикой и в темно-зеленых очках. Вспоминается, что во времена Гоголя в России, что ни француз, то непременно был гувернер, а что ни немец — то лекарь. А так как в литературе неоднократно описывалось, как гувернерами в провинции становились и конюхи, и отставные солдаты, то, видимо, Христиан Иванович у Задохина — такой же знающий лекарь, как они педагоги. Проще говоря, самозванец, боящийся лишиться кормушки. Во всяком случае, он не способен принести какую-либо пользу большинству пациентов по причине абсолютного незнания русского языка. Городничему явно доставляет удовольствие пугать безответного, а Христиан Иванович очень смешно пугается.

Стасик-цветовод из «Вальпургиевой ночи» — персонаж трагикомический. Нежной души создание со съехавшей крышей проявляет себя эксцентрично, подобно остальным обитателям палаты в доме скорби, пока ситуация еще вызывает смех. Потом его станет очень жаль, и запомнятся большие беспомощные глаза человека, который жил в своем вымышленном мире, потому что не мог жить в нашем. Роль, в которой наиболее полно реализуется актерский дар Александра Задохина, — Треплев в «Чайке» А. П. Чехова. Недосказанность как авторский прием, незавершенность всех коллизий в рамках, предопределенных текстом, сделали возможным актуализацию на сцене символического пространства. Такое символическое пространство в спектакле создается вокруг «колдовского» озера, переливающегося в глубине черной сценической коробки. Жизнь на сцене, подобно его водам, перетекает от унизительной обыденности к поискам смысла в любви и творчестве, крутится в водовороте взаимного непонимания, мерцает внезапными поэтическими прозрениями, пугает роковыми предвестиями. Эмоциональным и смысловым центром спектакля становится Треплев Задохина в своей попытке перенести в реальность образы, родившиеся в его воображении, питающемся глубинными водами подсознания. Через бедного неприкаянного Костю рвутся в мир иные начала, и жестокая планида заставляет его страдать, как страдают от несовершенства своего инструментария истинные художники. Артист убедительно играет неврастению, на грани слез, на грани срыва: любовные переживания Кости мучительны, взаимоотношения с матерью зашли в тупик. Надо видеть, как герой А. Задохина, преодолевая огромное внутреннее сопротивление, буквально выворачивая себя наизнанку, бросает Аркадиной оскорбительное и правдивое: «Скряга!». Последняя сцена с Ниной играется Задохиным вполголоса, так, чтобы оттенить болью и нежностью ее взвинченность, почти потерю способности к адекватному самоощущению. Треплев у Задохина не декадент, не беспомощный, ищущий себя молодой литератор. Он просто слишком раним, у него нет защитных приспособлений против грубости, жестокости и пошлости. Так что вольный полет вдохновения, острота переживаний и благородство чувств делают Треплева в исполнении Задохина похожим на ту самую прекрасную птицу чайку, загубленную то ли злыми людьми, то ли бессмысленной жизнью. В роли Треплева Александр Задохин продемонстрировал зрелое мастерство, разнообразие приемов и хорошее чувство меры в сочетании с открытым темпераментом и способностью эмоционально проживать лирические эпизоды. Все вышеназванное составляет полный арсенал настоящего сценического героя. Я очень хочу, чтобы у артиста было еще много шансов блеснуть в крупных ролях на родной сцене».
_{Ольга Французова}