Барышева Илона Викторовна

«Я не знаю, чем меня так привлекала актерская профессия. Это забавно и увлекательно».

— Я не могу сказать, что я с детства мечтала быть актрисой. До окончания школы я даже не понимала, куда хочу пойти учиться. И мои родители решили, что я должна поступить в Полиграфический институт на экономический факультет. Он просто находился рядом с домом.

В детстве и юности, как у всех, наверно, мелькала мысль о кино. Хотелось именно в кино сниматься, тогда тебя все будут знать. А про театр я и не думала. Потом от подруги я узнала, что есть такой институт, где учат на актеров.

Я поступила в Полиграфический, а спустя какое-то время пошла в театральную студию при институте. Какое-то время играла небольшие роли, а потом мне предложили главную, Эльзу. И она у меня получилась. Все, конечно, стали говорить, что я такая необыкновенная и мне надо идти в ГИТИС, что я непременно поступлю туда. Эльзу я, кстати, играла и после того, как стала учиться в ГИТИСе. Мне, конечно, нравилось это ремесло.

— Я не знаю, чем меня так привлекала актерская профессия. Это забавно и увлекательно.

— Когда я заканчивала ГИТИС, Саша Горшков, который играл у нас Труффальдино, сказал, что в театре совсем нет девочек. Женские роли играют администраторы, буфетчицы, костюмеры. И он организовал нам показ. Это был первый официальный показ в Театре на Юго-Западе. И меня приняли. Я, кстати, ни до, ни после не пыталась никуда показываться. Да еще про театр мне столько рассказали хорошего, что я и не думала идти куда-то еще. В течение полугода я пересмотрела все, что здесь шло. Я была таким суперпрофессионалом (смеется), у меня было столько претензий к актерам. И больше всего мне не понравилось, как наигрывал мой будущий муж.

— Юго-Запад — это моя жизнь и работа.

— Будучи студентами ГИТИСа, мы наивно полагали, что когда будем играть в театре, на спектакли будут приходить режиссеры и приглашать нас в кино. Но эта иллюзия быстро растаяла, никто не приходил и в кино не звал. Я, помню, пробовала попасть в кино, ездила на кастинги, но они забирали так много времени, что я бросила это дело.

— Самое главное для меня в жизни — моя дочь. Это самый большой подарок и самое лучшее, что есть на свете. Моя подруга, моя поддержка. Я провожу с ней все свое свободное время.

Илона Барышева актриса легкая (да-да, «у нее легкий, грациозный талант», — как говаривал профессор консерватории из старой советской комедии), эксцентричная, с чертиками в глазах. Интересно и весело смотреть, как она куролесит на сцене, смешит публику. Актриса Ортензия из «Трактирщицы», нимфа из «Сна в летнюю ночь», прочие эпизодические странноватые барышни Барышевой, на первый взгляд, выведены на сцену для того, чтобы забавлять. Ортензия так в буквальном смысле «ломает комедию», неловко прикидывается дамой из общества, «прокалываясь» на каждом шагу. Лесная нимфа из свиты Титании, исполненная любопытства и кокетства, сверкает черными глазами и совсем не хочет забывать собственного интереса к некому фавну. А ей в основном приходится выполнять декоративную функцию, как пластиковым веночкам-гирляндам, среди которых разворачиваются чужие любовные истории. Обидно, но что же поделаешь…

Актриса Барышева может улыбаться доверчиво и восторженно, но взгляд ее способен при этом выражать ту глубину и мудрость, в которой много печали. И тогда в ее героинях проступает что-то нездешнее, хотя они изо всех сил стараются показать, что с этой жизнью они как раз научились справляться. Вдруг понимаешь, что у этой изящной актрисы, привычно акцентирующей чудаковатые манеры своих героинь, так много ненавязчивой потаенной серьезности, за которую она, кажется, все время вынуждена извиняться и при том все же надеяться, что ее выслушают и, наконец-то, поймут.

Гротеск — стихия Илоны Барышевой, он делает органичными эти переходы от смеха к слезам, от демонстрации несусветной дури к дистанцированию и возможности взглянуть на персонаж с неожиданной точки зрения. В пьесе «Собаки» Сергиенко актриса исполняет роль Таксы, прибившейся к стае после того, как хозяин, профессор, бросил ее, уезжая с дачи. Ее Такса носит интеллигентный балахончик, какой-то чепчик с потрепанным бантом-розеткой, аккуратненько семенит по сцене (настоящая такса и не может галопировать, хотя Такса в спектакле старается не отставать от остальных), пытается усмирять страсти и читает замечательные стихи. Она очень интеллектуальная собачка — ей ясно, что все, что с ней произошло, не цепь трагических случайностей, а результат предательства. В принципе, Такса участвует в общем хоре, когда каждая собака поет о том, как потерялась, ждет своего человека, и этот человек обязательно ее найдет (вариант — вернется за ней). Но делает это из деликатности, потому что не хочет разрушать чужую веру. И еще потому, что если ты хорошо воспитана, то не будешь обременять окружающих своими несчастьями. В тот момент, когда правда вырывается наружу: «Этот бант он сам повязал мне костлявой рукой предателя», — на лице актрисы возникает улыбка, которой она и себя-то подбадривает, и за неприглядность этой правды извиняется, и окончательность своего диагноза старается смягчить.

Над Таксой Илоны Барышевой, мне кажется, смутно витает образ, знакомый нам с детства опять-таки по старому кинофильму. Дело не в похожести-непохожести, а в некоем ощущении родства душ, наметившегося у этого персонажа с героиней незабываемой Фаины Раневской из фильма «Весна», говорившей: «Милочка, я возьму „Идиота“, чтобы не скучать в троллейбусе». Барышева в роли профессорской собаки с доброй иронией воплощает наше представление об уходящей породе людей.

Очень похожей на Таксу была у Барышевой безымянная зрительница в «Мастере и Маргарите», присутствовавшая на представлении Воланда в театре «Варьете» и участвовавшая в аттракционе «Модный магазин» с предыдущей редакцией его костюмов. Дамочка носила панамку, плащик из тех, что моя бабушка называла «пыльниками», и настолько была непривычна к общему вниманию, что все время норовила объяснить, что «она, вообще-то в первый раз» и улыбалась, улыбалась своей прекрасной, отважной и извиняющейся, улыбкой.

В поисках утраченной гармонии Илона Барышева, волею режиссера, оказалась в чеховской «Чайке» в роли «Машеньки, несносного создания», по характеристике Треплева. Героиня Барышевой под стать ему несет свой груз неразделенной любви, непонимания и одиночества. Актриса с блеском выходит из положения, когда в комедии приходится играть подлинное страдание. Вот ужас-то! В 22 года жизнь не удалась — она «волочит ее волоком» и очень несчастна. А вот мы сейчас посмеемся над неудачливой влюбленной. Вот мы представим ее декаденствующей особой с нарисованными черными провалами глаз и прической как у звезды первых немых фильмов. Заглушим рвущийся наружу крик смехом, взвинченностью, готовностью к эпатажу, объясним писателю Тригорину, что думающей и чувствующей женщине не пить в России нельзя. Ближе к концу, когда душа Маши уже утомлена безысходной тяжестью ненужного брака и неизжитой любви к Треплеву, Барышева играет покорность, временами раздражение, направленное на самого безответного — своего мужа Медведенко. Но в глазах у нее — сплошная зола. Она вяло досадует на просьбу Полины Андреевны к Треплеву быть поласковей с дочерью. Бунтарка Маша на новом витке повторяет жизненную модель своей матери и продолжает так же ходить за Треплевым, как мать ходит за Дорном. Комедия, да и только! А вот что случится с ней после гибели Кости, совсем не очевидно: пожалуй, такая Маша сумеет вырваться из наезженной колеи — муж-то ей не указ — и еще раз переломить свою жизнь, а то и сломать вовсе. Илона Барышева дает очень яркий рисунок чеховской роли, создавая полнокровный образ неидеальной барышни, переживающей крах жизненных иллюзий, разговаривая со зрителем о столкновении мечты и реальности.

Ольга Французова