Коппалов Владимир Петрович

Эксцентричная внешность Владимира Коппалова предопределила его актерский репертуар. Казалось бы, созданный для ролей исключительно комедийных, этот кругленький, кудрявый человек небольшого роста, обречен смешить зрителей из спектакля в спектакль. Так бывало часто — в отвязных «Старинных русских водевилях», в роли колоритного, самовлюбленного кота Бегемота из «Мастера и Маргариты», уморительном слуге Леопольде, одержимом эротическими фантазиями, преследующем служанку главной героини в комедии Гольдони «Трактирщица».

Но, закутавшись в сутану монаха в «Кабале святош» Булгакова, записной комик превратился в фигуру зловещую, символ дьявольских сил, травящих и губящих Мольера. Или надев мягкие тапочки и очки, преобразился в трогательного хозяина гостиницы дона Розарио из «Трех цилиндров», любящего своих постояльцев, как детей родных. Бравый околоточный из «На дне», несмотря на свой куцый рост, нагонял страх на всех обитателей ночлежки, а патологический обжора и тихий сумасшедший Витенька из «Вальпургиевой ночи» вызывал жалость и симпатию, и не слопал только белого ферзя, который был таким же, как он, одиноким.

Индивидуальность этого актера — одна из любимых красок режиссера Валерия Беляковича. Он оригинален, существенно отличается от своих коллег, его узнаваемый имидж способен бесконечно трансформироваться. Неслучайно даже в заграничные проекты Белякович приглашает Коппалова, как это было с постановкой в Японии «На дне» Горького. Восприятие актера зрителями происходит как бы на двух уровнях: первого рефлекса — непосредственной реакции на внешность (как правило, бурной, как смех после анекдота) — и следующего за ним любопытства и пристального интереса. Отсмеявшись, зрители начинают вглядываться, а вглядевшись, обнаруживают второе дно. Заслуга Владимира Коппалова в том, что он стремится как можно меньше концентрироваться на характерности своего внешнего вида, не эксплуатирует его, на подчеркивает, а ищет нелегких путей, лежащих в области лиризма, гротеска и драматического напряжения. При кажущейся ограниченности репертуара, предполагаемого внешними данными актера, ему в каждой роли удается расширить границы своего профессионального диапазона.

Наталья Колесова

ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА КОППАЛОВА

Не стало Владимира Коппалова. В это не верится, это кажется чьей-то дурной шуткой, нелепостью, это пугает своей невозможностью и неотвратимостью: ведь как это может быть — Театр на Юго-западе без Коппалова?..

… У него была удивительная творческая судьба: он встретил СВОЕГО режиссера — редкая удача, когда в фактурном, но при этом многогранном артисте, видят сперва именно многогранный талант, а только потом — фактуру. Режиссер Белякович увидел в Коппалове в первую очередь талант — и это определило удачу и удивительно богатую творческую судьбу артиста.

Он сыграл удивительные роли, по яркости и разнообразию которым можно было только позавидовать: сегодня он мог быть зловещим Братом Силой в «Мольере», а завтра — превратиться в грозного околоточного в «На дне», а потом — стать хитрым Поваром из сорокинских «Щей»… И его кот Бегемот из «Мастера и Маргариты» — кто еще мог с таким грациозным достоинством произносить булгаковский текст: «Кот — это древнее и неприкосновенное животное…»?

Клоун Филиппо из последней в его жизни премьеры — трагичном и страшном спектакле «Требуется старый клоун» — стал лебединой песней мастера: здесь мы видели и Коппалова-эксцентрика, и Коппалова-трагика — Белякович намеренно построил роль так, чтобы талант великолепного артиста заиграл всеми гранями. И можно лишь догадываться, какие еще горизонты могли открыться ему на сцене театра, а нам — в его игре…

Была одна сцена в спектакле «Куклы», которая завораживала: финал спектакля, когда Пигмалион-Белякович обращался к Понсано-Коппалову: «Ну, как там, Понсано?» — и Понсано, сделав шаг на авансцену, начинал читать пронзительный шекспировский монолог «Дуй, ветер, дуй…» — и это мгновенное, длившееся всего несколько минут перевоплощение не слишком удачливого актера Понсано в короля Лира, этот коппаловский аккорд в многослойном финале одной из главных пьес театра давал зрителю надежду, что мы увидим его и в шекспировской трагедии, которую Белякович наверняка, наверняка поставил бы специально — «под Коппалова»…

Не случилось. Не довелось.

Он сыграл удивительно много — и удивительно мало. Он всего себя отдавал сцене, сцене родного театра, которому служил верой и правдой почти с самого основания. Он и в кино играл много, особенно в последние годы — порой это были не слишком крупные эпизоды, но Владимир Коппалов всегда был заметен зрителю — и даже, казалось бы, пугающе-помпезные проекты он сумел расцветить своей собственной, «юго-западной» краской: чего стоит его почти демонический Хономер, коварный адепт зловещего культа из нашумевшего «Волкодава», или полная противоположность — комический дядя Боря из не менее нашумевшей «Моей прекрасной няни». Даже из крохотной роли он делал целый спектакль, раскрывая своего персонажа, расцвечивая его все новыми и новыми красками…

Даже само слово «смерть», казалось, неприменимо к нему: он бы ее перехитрил, как Бегемот, он бы ее рассмешил, как Филиппо, он бы ее разыграл, как Понсано… Но порой реальность оказывается гораздо страшней и зловещей, чем самые худшие предположения…

Он любил театр — и театр любил его. Театр спасал его — последний спектакль сезона актеры играли в его пользу, чтобы помочь, чтобы спасти, чтобы успеть…

*«Сейчас не больно. Настоящая боль начинается, когда проходит шок…»* Мадлен Лэнгл.

Светлая Вам память, Владимир Петрович. Прощайте, Артист…

Павел Сурков